Сага о таксисте
Сергей Николаевич Прокопьев
Время летит стремительно, эта повесть, написанная десять лет назад, в чём-то историческая. В те времена в Омске лишь набирали обороты таксофирмы. Сейчас кажется диким, не было навигаторов, хороший таксист знал закоулки города на память, неопытный – искал улицы по карте. В ходу были рации. Диспетчер не называл клиенту стоимость поездки. Имелись нюансы, однако с тех пор клиенты не стали культурнее, вежливее. Никуда не делись истеричные женщины, хамоватые пассажиры, наркоманы, криминальные типы. Герой повести, в прошлом научный работник, начинает таксовать в пятьдесят лет, человек основательный, быстро становится асом в новой сфере деятельности. Крутя баранку, рассказывает читателю о превратностях судьбы, клиентах, о нелёгком хлебе таксиста, тонкостях профессии…
Глиняные сосуды испытываются в печи, а испытание человека в разговоре его. Уход за деревом открывается в плоде его, так в слове – помышление сердца человеческого.
Книга Премудростей Иисуса, сына Сирахова.
Гл. 27, ст. 5–6
От инфаркта до такси
После гражданской войны блестящие русские офицеры, герои Первой мировой войны, георгиевские кавалеры, интеллигенты до мозга костей крутили баранки парижских такси. Из семнадцати тысяч парижских таксистов две тысячи водителей были русскими. Парижане говорили, что у русского таксиста в машине можно забыть даже мешок с драгоценностями – вернёт. Нищие русские чужого не брали.
Я всего лишь советский инженер в прошлом, таксую не в Париже, а далеко-далеко от Европы. Хотя существует анекдот:
– Где такую обалденную кофточку купила?
– В Париже.
– Это далеко от нас?
– Четыре тысячи километров.
– Надо же, такая глушь, и такие кофточки продают.
В четырёх тысячах километров от той «глуши» с Эйфелевой башней посредине накручиваю километры на кардан. Сены с Елисейскими полями в Омске нет, но омичи тоже любят с комфортом перемещаться в пространстве. В этом сервисе и служу.
Как-то вёз священника, разговорились, на мой рассказ о судьбе инженера изрёк: «Пути Господни неисповедимы». Батюшка тоже не с младых ногтей на духовной стезе, двадцать лет работал в проектном институте. Что «неисповедимы» – точно: я в Казани, будучи студентом плюс молодым отцом, латал финансовые дыры семьи мытьём в таксопарке машин по ночам. Таксист Кузьмич, в приличном возрасте мужчина, однажды подвёз меня утром из таксопарка и отмахнулся от денег:
– Сынок, глядишь, когда и ты меня на халяву на такси подбросишь.
Я хихикнул, а получилось: зря зарекался от таксования.
Мысль о такси, как ни странно, мелькнула, когда с инфарктом в больницу загремел. Вытащили меня с того света. Создатель решил: рано Илье Петровичу отрываться от земной юдоли. Отвалялся в реанимации, а в палате интенсивной терапии познакомился с Колей-афганцем. Таксистом. От него впервые услышал, что да как в этом бизнесе. Не буду греха таить, как-то выпили мы с Колей по сто граммов тайком от медицины, он и порассказывал.
Пили сердечники-инфарктники и пережившие приступ стенокардии – как это ни странно, не только лекарства. Водку в больнице, само собой, не продают, но киоск аптечный с народным коньяком «Настойка боярышника» с раннего утра двери открывал. Было чем настроение поднять, сосуды расширить, почувствовать вкус к жизни. Тем паче – настойка специально для сердечников производится. До перепоя доходило. Один в палате, было дело, похмельем маялся, тошнило с утра.
Кстати, Коля-афганец отколол однажды номер с чёрным юмором. В нашей палате лежал вечный больной – Александр Карлович. Раз сто умирал. Как выписываться подходит пора – у него реанимация, приступ с уколами, капельницами, медицинской беготнёй.
Пациенты в палате поменялись на несколько рядов, ветеран Карлыч никак не вырвется на волю. При мне доктор назначил Карлычу очередную выписку. Осталось болезному ночь переспать – наутро домой. Карлыч счастливый, руки потирает:
– Завтра на родном диванчике полежу, в любимом кресле посижу, любимый телек погляжу.
На его беду за пару дней до этого привезли по «скорой» Колю-афганца. Война не мать родна, если ты с автоматом воюешь. У Коли крыша с отъездом ст