Вместо предисловия

…И жить в сиянии мечты

Судьбы невидимая нить

Всей моей жизнью управляет,

Велит по воле её жить,

В пучину дрёмы погружает.

Хочу, немного погодя,

От сна невежества проснуться,

Сквозь тьму незнания пройдя,

Рукою истины коснуться,

Увидеть правды яркий свет,

Заветных дум воспламененье,

И, получив на всё ответ,

Развеять оторопь сомненья,

И жить в сиянии мечты,

Вести отважные сраженья

За идеалы красоты,

Любви и счастья воплощенья.

Если сердце твоё ждёт любви

Что мне делать?

Люблю тебя, когда ты

Полна святой доброты,

И после трудного дня

Ты обнимаешь меня.

Но что мне делать, когда

В тебе вскипает вражда,

И с помраченным умом

В скандал идёшь напролом?

Припев:

Ты свой характер умерь,

Скандалить нам не резон,

Знай, что скандал – это дверь,

Через которую любовь уходит вон.

Ну, что опять за дела?

Чья это злая хула

Тебя до слёз довела,

В наш дом беду занесла?

Припев:

Ты пересудам не верь,

В них лишь один перезвон,

Знай, что скандал – это дверь,

Через которую любовь уходит вон.

Где мне тебя отыскать?

Осень палыми листами,

Перелётных птиц крылами

Отошла.

Вьюга белыми снегами

Всё, что было между нами,

Занесла.

От родного очага

Выйду в белые снега,

В лунный свет,

Попрошу их подсказать,

Где найти, где отыскать

Мне твой след?

Но от них подсказки нет,

Ведь безмолвны лунный свет

И снега,

Лишь, посвистывая, стонет,

Да снежинок сонмы гонит

Мне пурга.

Стань моей дорогой визави!

Мы не виделись долго с тобой,

Все надежды угасли во мне

На семейный уют и покой,

Но ты снишься мне часто во сне.

Если сердце твоё ждёт любви,

Мне свидания час назови,

Вновь надежды во мне оживи,

Стань моей дорогой визави!

Анютины глазки

Я всегда был очень чувствителен к красоте. Особенно к женской. Ещё бы! Ведь женщина – это последнее и самое совершенное творение Бога Отца! Как бы ни были совершенны цветы и прочие творения нашего мира, они ничто в сравнении с той красотой, которой наделены иные представительницы прекрасного пола. И я постоянно испытывал на себе её всепобеждающее воздействие. Один восхитительный образ, переполнявший всю мою душу, со временем заменялся другим, ещё более ярким. Их место в моей душе не пустовало ни одного дня. Так было с раннего детства. И только на заре своей взрослости я осознал, что даже самая яркая женская красота не имеет той силы, которая заключена в красоте, сокрытой от всеобщего восприятия, и открывающейся только тому, кто способен её разглядеть. Это осознание обрушилось на меня так внезапно, как наверно нисходит на гениев озарение, порождающее величайшие открытия.

Взрыв оборонительной гранаты эхом повторили чужие горы. Никогда прежде не доводилось мне слышать такого сумасшедшего эха! Оно, не затихая, грохотало, больно впиваясь мне в мозг острыми хищными когтями, злобно скалилось наступающей цепью широко раззявленных ртов, обрамлённых взлохмаченными усами и бородами, перерастало в оглушающий хохот.

Госпиталь. Запахи лекарств. Утренние обходы лечащего врача, градусники, таблетки, микстуры, внутримышечные уколы, перевязки. Долгий отходняк от контузии, от пулевых и осколочных ран. Никогда ещё мне не доводилось так подолгу спать, как в те дни. Вероятно, меня усиленно пичкали снотворным. Не скоро я пошёл на поправку и стал проявлять интерес к тому, что меня окружало. Тяжёлые и средние подранки, санитары и санитарки, медсёстры. Одна из медсестёр пользовалась небывалым успехом у выздоравливающих. Она была, как маленькое солнышко. От неё исходило такое чистое сияние и тепло, что её появление всякий раз наполняло душу тихой радостью. Она была очень щедро наделена от природы таким типом красоты, который сопоставим с красотою раннего утра, широкого поля со свежей зеленью разнотравья в мелких, но милых сердцу соцветиях и с прочими прелестями фауны средней полосы нашей Родины. Она тут же вошла в моё сердце, едва оно вновь пробудилось к жизни.

– Толян! А на тебя медсестричка глаз положила! – хитро подмигнул мне сосед по койке Кирюха.

– Не гони пургу, –