Т… е – Картинке

Т… е – Картинке

Посвящаю

«И ты спрашиваешь, что такое любовь? Это – могучее влечение ко всему, что мы воображаем, чего боимся и на что надеемся вне нас; когда мы обнаруживаем в себе зияющую пустоту неудовлетворенности и стремимся пробудить во всем сущем нечто общее с тем, что испытываем сами.

Если мы рассуждаем, то хотим быть понятыми; если предаемся игре воображения, – хотим, чтобы воздушные создания нашей фантазии вновь рождались в мозгу другого; если чувствуем, – хотим, чтобы другая душа трепетала в унисон с нашей, чтобы чьи-то глаза загорались нам навстречу, лили свой свет в наши, чтобы губы, пылающие жаркой кровью сердца, не встречали губ ледяных и неподвижных. Вот что такое любовь».

Так писал Шелли Пери Биши о любви.

Так что же такое любовь с точки зрения философа-материалиста?

Это радостное светлое и таинственное чувство, зачастую переходящее в лёгкую грусть о возможно навсегда утраченном.

Этот мрачный и беспощадный зверь, терзающий плоть и душу человека, заставляющий его идти на всё, даже на преступления.

Вспомним Илиаду Гомера. А ведь в ней описываются события Троянской Войны, разгоревшиеся из-за любви к прекрасной Елене.

В основе любви лежит Дарвиновский половой отбор и это несомненно. А её движущей силой является тёмное Фрейдовское libido.

Но мы не будем всё богатство любви, всё чувственное и духовное богатство любви лишь сводить к сексуально – вульгарной формуле Фрейда.

Суть того, что мы называем любовью, есть, конечно, то, что обычно называют любовью и что воспевается поэтами, – половая любовь с конечною целью полового совокупления, тем самым, обедняя её подлинно человеческое богатство, лишая её подлинно человеческого содержания.

Даже у низших позвоночных встречается то, что, мы называем любовью. Поистине замечательный случай описывает в своей книге Конрад Лоренц: «Но краснозолотая, одинокая галочка, была в самом деле грустна. И не будет попыткой очеловечить её, сказав, что она была душевно подавлена

Животные, страдающие от психической травмы, обычно молчаливы, но в этом случае (а я не знаю другого подобного же) птичья печаль находила выход в песне. Сама же песня была понятна даже людям – по крайней мере тем немногим из них, которые понимают по галочьи».

Но песня одинокой краснозолотой была поистине душераздирающей. Важно не то, как она пела, важно-что она пела.

Вся её песня была переполнена обуревавшими её чувствами, вернее одним единственным желанием: чтобы вернулись домой те, кого она утратила.

«Киав!» – пела она, – «киав» и опять «киав», с различными модуляциями, в разной тональности, со всеми переходами от нежнейшего пиано до самого безумного фортиссимо.

Другие звуки лишь изредка слышались в этом скорбном напеве. «Вернитесь назад, о, вернитесь».

Иногда галка прерывала пение и летела в луга, чтобы обследовать окрестности в поисках Золотистозелёного и всех остальных.

«Кива!» – снова и снова кричала она, уже всерьёз.

С течением времени эти вспышки страстного ожидания становились реже, и Краснозолотая проводила всё своё время, сидя на флюгере нашей часовой башни и утешаясь тихими песенками.

Птица оплакивала Золотистозелёного, свою утраченную любовь.

«Подобно статуе Терпения, она сидела здесь, меланхолично и горько улыбаясь»

Вот так Краснозолотой удалось сохранить колонию.

Не склонный к чрезмерной сентиментальности, я на этот раз поддался горю птицы.

Непрекращающиеся стенания Краснозолотой, доносящиеся с чердачной крыши, побудившей меня вырастить новую партию галчат, которые и дали начало возродившейся альтенбергской колонии.

Ради этой страдалицы я воспитал четыре молодых галки и, как только они приобрели способность летать, посадил их в вольеру вместе с Краснозолотой».

Но эта история имеет поистине необычайный конец.

«Казалось бы, поистине романтическое окончание биографии Краснозолотой: альтруистичная вдова посвятила остаток жизни поддержанию благосостоянию стаи… но в действительности это ещё не заключительный аккорд.

То, что произошло на самом деле, настолько невероятно и так похоже на придуманный «счастливый конец», что едва решаюсь рассказать о дальнейших со