Бурундуков, Мамедов и др.
Михаил Михайлович Стрельцов
«С детства я был послушным, усердным мальчиком, понимающим всё буквально. Помню, как полусонного, спотыкающегося, мама волокла меня по утренним сумеркам мимо сероватых сугробов и твердила: «Смотри под ноги!» Я смотрю. Это очень неудобно: не видно, что там впереди, – и спотыкаюсь ещё чаще…»
Стрельцов Михаил
Бурундуков, Мамедов и др.
© Стрельцов М.М., 2017
* * *
Тест на совместимость
С детства я был послушным, усердным мальчиком, понимающим всё буквально. Помню, как полусонного, спотыкающегося, мама волокла меня по утренним сумеркам мимо сероватых сугробов и твердила: «Смотри под ноги!» Я смотрю. Это очень неудобно: не видно, что там впереди, – и спотыкаюсь ещё чаще.
В детском саду первые дни, когда днём нас укладывали спать, ужасно мучился, подперев кулачками скулы. Ведь воспитательница прямо сказала: «Положите руки под щёчки», – а не «Сложите ладошки и просуньте их между щекой и подушкой». В школе сердился, когда говорили, что сплю на уроке или ловлю мух, хотя на самом деле я просто смотрел в окно или вырезал складничком на парте Наташкино имя.
После выпускного вечера, вдоволь набродившись по ночному городу, мы с Наташкой на цыпочках пробрались ко мне домой, но, когда наступил ответственный момент, она вдруг сказала «нет», и я прекратил дальнейшие действия. Наташка почему-то обиделась и ушла. С тех пор я панически боюсь женщин: во-первых, они сами не знают, чего захотят через минуту, а во-вторых, не могут точно выразить словами, чего именно они хотят.
В армию меня не взяли тоже из-за женщины. Вначале она стукнула по моему колену молотком, отчего нога неприятно и некрасиво дёрнулась, а потом поинтересовалась, сколько в стране республик. А когда я спросил, в какой именно стране, как-то странно на меня посмотрела, но уточнила вопрос. Но я всё равно не смог ответить, поскольку сомневался, есть ли у нас ещё республики. Тогда она спросила, знаю ли я каких-нибудь художников. Я ответил, что нет, потому что меня с ними не знакомили, но если ей интересно, то могу познакомить её с маляром Петровым из тридцать второй квартиры. Наверное, предложение врачу пришлось не по вкусу, так как она спросила ни к селу ни к городу, кто такой Наполеон. Это-то я знал и сказал, что, как пишут в журналах, это очень вкусное пирожное или коньяк, а ещё был такой иностранец, который, возможно, его очень любил, я имел в виду пирожное, конечно, потому что коньяк горький. А прославился иностранец тем, что, когда ему стало у нас холодно, он поджёг Москву, чтобы погреться. Врач не сводила с меня глаз, из-за чего я начал нервничать: мало того что держат в неотапливаемом помещении в одних трусах, бьют по ноге, задают глупые вопросы, так ещё и смотрят как на сбежавшего из зоопарка. Окончательно я убедился, что женщина слегка не в себе, когда она понесла полную ахинею, спрашивая, какой сегодня год, месяц, день недели. На что я посоветовал заглянуть в календарь, стоящий у неё на столе. После чего и вылетел из военкомата с белым билетом и постановкой на учёт у психиатра.
Через пару месяцев я устроился на почту в отдел сортировки, потому что мама всегда меня ругала за неаккуратность и била головой о стену, если я клал что-то не туда. Она, пожалуй, была слегка неправа с точки зрения подходов к воспитанию, но с некоторых пор я привык класть всё на свои места, всегда тушить на ночь свет – словом, к аккуратности. На почте мне улыбаются – значит любят. Потому что я никогда не положу письмо не в ту стопку, если, конечно, вообще не забуду его положить.
После смерти родителей бабушка забрала меня к себе, а через пару месяцев после моего тридцатилетия умерла и она. В двухкомнатной квартире сразу стало просторно, пыльно и одиноко, и я пришёл к выводу, что пора обзавестись семьёй. К тому же прочитал в одной газете, что в среднем вступают в брак к тридцати годам, и если бы я в спешном порядке не женился, то здорово бы подпортил статистику тому парню, что это написал. Поэтому я побрился, надел чистую рубашку, повязал галстук, сходил в парикмахерскую и только потом купил газету с брачными объявлениями. А что вы д