Пролог

Привет, братишка!

Прости, сегодня буду краток.

Начитался о твоих подвигах. Плакал от смеха. Не знал бы тебя – не поверил бы, что можно ловить селёдку спасательным кругом.

Поздравляю с приближающейся днюхой. Давай, здоровья тебе и удачи!

А у нас всё спокойно, скоро дембель. Точняк – через 25 суток. Думаю, когда ты будешь читать это письмецо, я уже буду катить домой в Новосиб.

Как ты там? У нас здесь скукота неимоверная. Все задачи с прошлого раза, когда мы ловили Кирюху с «Калашом», исчерпались. Жду теперь, когда сяду за стол и буду точить мамины блинчики.

Тебе ж, вроде, ещё год отслуживать? Ты скажи, не против будешь, если я попробую в лётное один поступить? Если возражаешь – не буду. При возможности постараюсь скататься к тебе на Камчатку, посмотрю на тебя.

Теперь прости, надо желторотых распинывать по углам, пока товарищ капитан не пришёл.

Пиши мне сразу в Новосиб, как получишь эту бумажку. Удачи тебе на службе.

Саня.

10 мая, 2007

«Если умирать – то с честью, если жить – то на благо Родине»

Приветствую, брат!

За поздравления спасибо, будем стараться!

Рад, что тебе понравилось. Так это ещё не конец. У нас недавно прошли учения, и наше судно дважды доблестно напоролось на одну и ту же мину. Хорошо, эта зараза учебная.

Мне дали мичмана. Капитан вчера сказал, что готов дать мне рекомендации, чтобы меня взяли в Военно-морскую академию. Не знаю, стоит ли. Потому поступай в лётное, я не против. Если поступишь, то я пойду в Морфлот и в обиде не останусь. Если что-то не сложится, пойдём, как и договаривались, в федералы.

Буду очень рад, если, действительно, приедешь поздороваться.

Через час отходим, так что тоже буду краток. Обо всём расскажу при встрече.

Удачи,

Игорь.

13 июня, 2007

«Если умирать – то с честью, если жить – то на благо Родине»

***

Безмолвный лик красной луны, размытый туманной дымкой тёмно-лиловых облаков, склонился над тревожно дремлющим лесом. В кладбищенском воздухе, смешиваясь с весенней промозглой сыростью, подобно одной, вытягиваемой на пределах дыхания ноте, плыл тихий, едва различимый вой. Только прислушавшись к нему, можно было понять, что это ветер, запутавшись в тонких ветвях безлистых берёз то замолкал, то снова, робко и одновременно отчаянно начинал петь свою песню. Мир не замирал в предчувствии ужаса или чуда. Мир дремал, чутко, настороженно, внимая каждому отголоску ночи, которая притаилась над миром подобно зверю, ни то готовящемуся напасть, ни то готовому к чьей-то атаке.

Он шёл по размытой тающим снегом грунтовой дороге. Холод, проникавший под кожаную куртку, пробирался внутрь, достигая сердца, вливаясь в кровь и превращаясь в растекавшийся под кожей жар. До его слуха доносились, размытые эхом, звуки выстрелов. Но здесь, не смотря на всю насторожённость ночи, было спокойно. Только хруст ледяной корки, подёрнувшей лужи на размокшей дороге, острыми иглами вонзался в виски. Он не чувствовал своих шагов, он только слышал их. И с каждым разом этот звук становился всё громче и громче, заглушая и стон ветра, и звуки выстрелов, и отдалённые редкие шумы ещё не уснувшего за рекой города.

Наконец, он остановился у одной из могил. Обнесённый простой металлической оградкой обшарпанный памятник казался не столь убогим, как при дневном свете. Алого света луны было достаточно, чтобы прочитать дату. 14.07.2016. Ни фотографии, ни какой-либо дополнительной информации.

Он не мог сказать, сколько времени простоял у могилы. Он не мог сказать, что он чувствовал. Он мог лишь слышать – слышать тишину, гнетущую, поглощающую, звенящую громче любого крика, окутывающую тёмно-алым безмолвием и оттого заставляющую все нервы напрячься до предела. Хотелось вскинуть голову вверх и застонать, закричать, завыть. Но он молчал, не смея шелохнуться, подвластный этой тишине. Наконец, какой-то особо громкий пронзительный ни то свист, ни то вой, словно осколком разорвавшегося снаряда, пробил этот кокон безмолвия. Купол неба качнулся, подобно сводам собора под ударом мелодии, грянувшей из всех труб огромного органа.

Он подставил лицо обрушившемуся с крон деревьев ветру. В тот же миг позади него, на про