Пролог

У него есть жена. И не жена. И ещё одна «нежена». С одной ему удобно, с другой страстно, с третьей он планирует своё будущее. Уезжая в город, он начинает скучать. По всем трём. Тогда он покупает открытки с цветочками, достаёт из кармана огрызок карандаша и начинает писать «приветы». Для каждой пишет своё послание, с каждой ведёт свой диалог. Он говорит, что любит их всех трёх. Каждую по-своему.

Была ещё четвёртая. Но это его ошибка. Она странная. В семнадцатилетнем созревшем теле разум пятилетнего ребёнка. Сама, как котёнок, пошла за ним. Никакого насилия, никакого вранья. Поманил – пошла. Всё делала. Всё терпела. Только иногда тихо плакала, прижимая подол платья к лицу, словно мяукала: мама, мама. Это стало раздражать, потом злить, и наконец надоело так, что захотелось избавиться.

Он перестал её кормить, а она продолжала плакать. Засовывала свои длинные чёрные волосы в рот и жевала, то ли с голодухи, то ли из-за недоразвитости. Это раздражало ещё больше. Он обрил её наголо. Сразу стали заметны ввалившиеся щёки, заострившийся нос и чёрные круги под глазами. Теперь она походила на старуху, и не просто на старуху, при взгляде на неё ему казалось, что это сама смерть пришла за ним. Она очень быстро ослабела. Настолько, что уже не могла передвигаться. Тогда он раздел её, взял на руки и вынес. Брезгливо бросил в сугроб канавы. Истощённое маленькое тельце даже не провалилось в рыхлый снег, так и осталось лежать кучкой обтянутых кожей костей на поверхности.

Ночь обволакивала землю снежной пеленой. Бесформенные белые крупинки падали на серое пятно в канаве, засыпая то, что когда-то было человеком. Через час закоченелое тело скрылось из виду.

Её найдут по весне. Дорожники. Опознать Лидию Обручеву, без вести пропавшую полгода назад, так никто и не сможет.

Часть первая

Глава первая

Когда что-то не получается, мы расстраиваемся, но иногда неудачи могут быть сигналом «смени маршрут». А если это разочарование, которое воспринимается, как полное крушение твоей жизни? Можно так же попробовать сменить маршрут. На другой. Ведь логично же прилагать усилия ни к тому, что не получается, а к тому, что может получиться. Это всего касается. И отношений тоже.

Время, конечно, лучший лекарь, но когда рушится твой мир – спасает движение. И ты в этом движении жук Скарабей, который катит свой шарик, повторяя путь солнца от рассвета до заката, то появляясь из песка, то снова исчезая в нём. В том самом, из песочных часов отмеряющих жизнь.

Лена уткнулась носом в подушку и дала волю слезам. Она долго крепилась, не позволяя разрывающим сердце чувствам взять над собой верх. Это несложно, когда душа окаменела. На принятие решения много времени не потребовалось. Не раздумывая, написала рапорт на увольнение и, стараясь не смотреть на Махоркина, положила листок перед ним на стол.

– Лена!

– Не надо! Не надо ничего говорить. Подпиши, и я уйду.

– Я не подпишу это.

– Пожалуйста, не мучь меня. Подпиши. Я тебя очень прошу.

– Не могу.

– А я не могу видеть тебя. И работать с тобой больше не смогу.

– Ты ненавидишь меня.

– Наоборот. Люблю. Ты знаешь. Но это уже не важно. Ты не оставишь своего ребёнка. Ему нужны оба родителя. И я не хочу ставить тебя перед выбором.

– Я её не люблю.

– Я знаю. Но это теперь не имеет никакого значения.

Лицо Махоркина выглядело уставшим и постаревшим. Глубокие морщины прорезали лоб, а всегда уверенный взгляд стал измученным, потухшим и растерянным.

– Я не знаю, что мне делать. Что? Скажи.

Ей так остро захотелось обнять его, прижать к себе, пожалеть, но, собрав силы, она холодно произнесла:

– Подпиши.

Уже в такси, измаявшаяся болью, просила водителя: «Быстрее, быстрее». Как будто убегала, как будто боялась, что догонят, попытаются вернуть. А больше всего боялась себя: что не выдержит, что сдастся, что уступит. В какой-то момент поймала себя на мысли, что было бы неплохо, если бы, разогнавшись, машина въехала в бетонное заграждение. Мгновенно промелькнувшая мысль испугала. И отрезвила. Но горькие, болезненные думы не сдавались, продолжали мучить, мешали отвлечься на что-нибудь другое.

Подушка уже промокла от сл