Ад не мышиный
Иван Николаевич Пальмов
Пьеса о братьях наших меньших, о том, что они могли бы сказать нам, если говорили бы на одном языке с нами. О том есть ли разница между человеком и мышью, когда дело доходит крайних мер. О тех, кому многие обязаны жизнью.
Персонажи:
ЛХБ – лабораторная мышь с раковыми клетками в мочевом пузыре
АБК – лабораторная мышь с раковыми клетками в желудке
Эпиграф
Не множьте в аду воображаемые ужасы, в Писании сказано о тоске по утраченному счастью, о боли, о бесконечной муке забвения Божьего. Как бледны все чудища воображения перед этой ужасной истиной.
Отец Бандевиль.
Сцена 1 ЛХБ один в клетке.
ЛХБ:
Неравный век большой печали
Как много тех, что замолчали
В борьбе за жизнь не за свою
Ввергаясь в ужас преданы огню
Как жаль что белые те рожи
Один на всех мы так похожи
И крепнем в бедствии своем
Покуда в клетке не умрем
Но эта жизнь нам лишь порог
Для тех, кто вынес бренный рок
И все же сделал нечто явно
Пусть и покинул мир бесславно
Быть может жизни их важней
Бывалых крыс свиней мышей
Один их душит, а другой несет
Спасая души сам уж не живет
Сцена 2. К первой мыши подсаживают еще одну. Новая мышь АБК.
АБК:
А ты поэт оказывается. Не думал, что тут такие еще водятся.
ЛХБ:
Отчего же им не водиться, тут бывают очень даже гуманитарные лаборанты.
АБК:
Вот потому и поэты переводятся, что пускают всяких гуманитариев. Дохнут из-за неряшливой поэтической души.
ЛХБ:
Ну а не будь их я бы тут дох подольше, но без стишков. Так себе забава. Уж лучше пусть приходят.
АБК:
Ну, давай знакомиться что ли, у тебя что?
ЛХБ:
Папиллярная переходно-клеточная карцинома T4a, между прочим. А у тебя-то хоть что?
АБК:
Тубулярная адемокарценома, знаете ли…
ЛХБ:
Слышал, серьезно конечно, серьезно.
АБК:
Серьезно влипли, да?
ЛХБ:
Это точно. А это первое или еще что пробовали?
АБК:
Ну почему же, еще биодобавки испытывали. Видишь, какой я упитанный?
ЛХБ:
Заметно. Ну, у меня тоже история длинная, по большей части депрессивная фармакалогия, что-то вроде прозака только наше.
АБК:
Ох уж это наше. Вот жили бы где-нибудь в Швейцарии, например, так, наверное, не дохли бы целыми пачками. Но ты я вижу тоже крепыш, даром, что худоват немного.
ЛХБ:
И не знаю уже, честно говоря, крепыш или нет. Зато почти слепыш. Мне как-то катаракту сделали, потом вроде вылечили, но я все равно чувствую, что оттенки уже другие.
АБК:
Это может от депрессантов твоих, оттенки-то.
ЛХБ:
А ты бы и вправду хотел в Швейцарию?
АБК:
Конечно, там хорошо, я от людей слышал.
ЛХБ:
Так ведь они там не дохнут. Это мы с тобой уникально живучие и уже все клянем, на чем свет стоит. А там, сколько мучиться надо. Я вот не знаю, но мне кажется всяко больше.
АБК:
А ты что уже мучиться не хочешь? Нет, я понимаю, что вопрос дурацкий, но все-таки, это ведь жизнь.
ЛХБ:
Мучения-то. Да, жизнь. Только ты знаешь ведь не у всех же. Ну, скажи честно, ты ни разу не думал, что лучше бы препарат не сработал?
АБК:
Думал. А кто не думал? Тут ты прав, может оно и лучше совсем крякнуть, чем продолжать гнуться под болью подсаженных клеток.
ЛХБ:
Клетки в клетке, а мы только так, промежуточное звено.
АБК:
Ну почему же сразу звено. Мы их возим.
ЛХБ:
Смешно! Рад, что тебя подсадили.
АБК:
На что?
ЛХБ:
Да не на что, а куда.
АБК:
А куда?
ЛХБ:
Ко мне балбес, тебя ведь ко мне подсадили. Я уж было обрадовался твоей компании.