Господин

Василий Леонидович Русин

Второй из "Трех Первенцев". "Господин", он делает шаги по мирам Асприна, гулким эхом рассказывая о себе и своей истории: о том, как он нашел надежду и Бога, о том, как он стал свободен и стал сам выбирать свой путь, о том, как Ночь полюбила его, и о том, как и каким он видел мир, "Господин". В оформлении обложки использована фотография с сайта pixabay по лицензии CC0.

Предисловие автора

Здравствуй, мой дорогой читатель. Пред тобой второе мое произведение с момента, когда я вступил на путь писательства. Самым первым стало «Победа» – рассказ о том, что победа не однозначна, как бы это забавно ни звучало. О том, что принятое решение не всегда верно, а сердце не всегда зорко. Но что-то я отвлекся, прости меня за это. Все же разговор сейчас немного о другом, верно?

Итак, «Господин». Могу сказать, что это произведение – реверанс в сторону межавторского цикла «Мир Воров» Роберта Асприна. В остальном идеи, заложенные в этом рассказе, а также приемы, которые я применял, перекочевали в другие, более поздние произведения.

Так же, как и в «Победе», здесь я поднимаю тему неоднозначности добра и зла. Так же мы видим концепцию Солнца и образные сложные описания. Эти черты, характерные для меня, станут позднее одним из узнаваемых элементов моего авторского стиля.

Мрачность, жестокость повествования – это эхо Асприна, антураж – город, пусть и небольшой, ряд персонажей, на первый взгляд, не связанных друг с другом, не полностью раскрытых – все это отсылки к Асприну.

Господин

Каменное сердце

Говорят, что в пламени оживают воспоминания, – по слухам, разные, но чаще – хорошие. Для меня же в пламени оживали горечь и скорбь.

Всякий раз, когда мы возвращались из какой-нибудь переделки, мои друзья, те, кто оставался в живых, собирались вместе и решали, что делать дальше, как быть с добром. Я никогда не оставался с ними. Я уходил. Уходил навстречу ночным улицам. Тёмные мостовые, унылые подворотни и – осколками битого стекла – в маслянистых лужах блики звезд. Я шел и не видел, куда иду, никогда не задумывался об этом. По мостовой звенели мои шаги, и размеренно, в такт им, о моё бедро похлопывал меч. Он же был решающим аргументом для всякого сброда.

Как бы долго я ни бродил по дорогам и переулкам, ноги приводили меня к какому-нибудь постоялому двору или харчевне у городских ворот, где было тепло и я мог напиться. Я для себя и решил, что это сама судьба направляет меня, что-то высшее, что-то, что вне моего разумения.

Я рывком открывал дверь и либо улыбался, если пахло пристойно, либо со свирепым видом занимал свободный столик, если мне что-то было не по душе. Я выбирал место в зависимости от погоды: если за окном был дождь, то к камину ближе, если же дождя не было, то садился, куда судьба укажет. Но только б не видеть огня.

Сколько было таких местечек? Со счёту сбился: худые, роскошные, неказистые, в каких бы ни был, всё одно – богато ли, бедно ли, но ход мыслей не остановить. Мой друг погиб сегодня, а его вчерашние приятели уже делят его имущество, дерут его нутро, как стая голодных псов. Если б его потроха стоили хоть каких-то денег, то и их бы вырвали, как меч из окоченевшей ладони. Только дух отошел, и все. Слёзы наворачиваются.

Мне приносили еду: ароматную ли, дрянную ли – неважно, я ждал вина. Я пил, и голос в голове становился всё тише. Всё бы хорошо, да только в каждой забегаловке находился какой-то мастак, что желал сыграть что-нибудь на своём инструменте.

Всякий раз, когда этот умелец касался пальцами струн, мелодия нотка за ноткой ложилась на моё сердце, а после теребила и за грудки трясла мою душу. Я закрывал лицо ладонями, и по ним тотчас начинали течь слёзы. В каждом звенящем звуке, будто звучавшем отовсюду, я слышал смех друзей, в каждом низком – стоны и печали. Я слышал, как они кричали, когда понимали, что для них всё кончено. Музыка кружила вокруг, наполняла меня всего по самое горлышко, как кувшин с проклятым вином, и в этот миг, не в силах сдержать себя более, я рыдал, не стыдясь никого, потому что с последней оборванной ноткой к их голосам присоединялся ещё один.

На смену ночи в