Мы останемся
Наталья Касаткина
История мамы умирающего ребенка. Книга-боль, не меркнущая через время и сотни страниц печатного текста. Жизнь не делится на «до» и «после», когда твой ребенок гаснет. Она делится на сотни ненужных слов и пустых воспоминаний. Всем, кто ждал приговора в белом конверте, посвящается… В августе 2016 двухмесячной дочке Натальи поставили диагноз, несовместимый с жизнью. Больше трех недель они жили, боролись и мирились с мыслями о смерти, но судьба сыграла с ними куда более ироничную шутку. Удивительные переплетения судеб, роковые и нелепые случайности в рассказе от первого лица.
Каждому
Отдаю свою историю каждому, кто решит прочесть эту книгу. В ней мое горе, мой кошмар, мое спасение. И благодарю каждого, кто был рядом, и кто не смог быть. Вы порвали мою боль на сотню маленьких кусочков, чтобы забрать ее с собой.
Я не умею прощаться с людьми навсегда, и от того… каждого, кто остался со мной через время, теряясь в пыли ежедневных забот, люблю. Люблю искренне, люблю нежно, люблю до конца.
Часть 1
Касаткина Наталья, 23 года,
Нижний Новгород, Russia.
Март 2015
Чуть больше полугода назад я окончила институт и почти сразу вышла замуж. Не самая выигрышная последовательность действий – об этом я узнаю позже. Вероятность того, что в скором времени я, возможно, уйду в декрет, обесценивает мои знания и красный диплом экономиста. Работодатель груб и расчетлив. Иногда я пытаюсь объяснить, что в ближайшие годы, а, быть может, и вообще никогда, мне это не светит. Кто-то пропускает это мимо ушей, кто-то открыто смеется. Я оставляю попытки донести до людей правду – детей могут иметь не все.
На этот раз мне везет, меня берут в частную фирму по перекупке автомобилей на неполную ставку. Я работаю уже неделю, и мне здесь не нравится. В мои обязанности входит заполнение несложных бухгалтерских документов и приготовление кофе боссу и его гостям. Сегодня мне помогает Света.
– Ой, да не переживай ты так! Родишь еще! Хотя врачи у нас, конечно, ужасные. У моего второго порок сердца просмотрели. Пять лет уже не живем, а мучаемся, каждый год на лечение ездим. А я, главное, у врачихи потом спросила: «Как просмотрела то?!» А она мне: «Свет, ну я же тебя знаю, ты бы аборт все равно не сделала». А я ей: «Знаете что? А я бы еще подумала!»
Света с вызовом смотрит на меня и ждет понимания. Ее глаза наполнены злостью, она в ярости – ее лишили права выбора. Света работает здесь не просто так. Ее муж – сын моего, любящего кофе по-турецки, босса и один из совладельцев фирмы. У нее есть дом, автомобиль, стабильный немаленький доход, супруг и двое сыновей. Для полного счастья Свете не хватает права убить своего ребенка и моей поддержки в данный момент. После небольшой паузы я понимающе киваю.
В этот офис я больше не вернусь. Я все еще живу в мире, где больных детей спасают, а не стремятся добить.
***
На следующий день в 7 утра муж, как всегда, уходит на работу, а я остаюсь. Чувство вины гложет меня, но, кажется, я давно к нему привыкла.
У меня за спиной 5 лет нервной анорексии. Год отрицания и 4 года сопротивления. Лечением это назвать трудно, найти специалиста, который предложил бы мне четкую схему борьбы с болезнью, у меня не получается до сих пор. Я меняю психологов, психиатров, диетологов, читаю литературу – в общем сопротивляюсь. Я все чаще напоминаю себе Мюнхгаузена, вытаскивающего себя за волосы из болота. Только тот врал, а я и, правда, тащу. Результат соответствующий – я продолжаю тонуть.
Каждый новый день – это новая надежда, что болезнь отступит, и начнется ремиссия. Я не жду выздоровления. Я знаю, бывших наркоманов не существует. Я осознаю, моя анорексия – та же зависимость. Ремиссия – это свобода. Свобода от страха, вины и стыда. Никто не знает, сколько она продлиться – день или всю оставшуюся жизнь. И мне – человеку, у которого всегда есть план, как построить план, это кажется прекрасным.
Дверь захлопывается. В нашей полупустой однушке на седьмом этаже становится тихо и неуютно. Я подхожу к большому зеркалу в прихожей. То, что я вижу в его отражении омерзительно. Снова. В этот раз цена изуродованного тела