Парк

Михаил Александрович Долманов

Парк – это мир, живущий своей жизнью, способный переплетать судьбы людей, оказавшихся на его дорожках. Для каждого, кого Парк примет в свои объятия, у него уготована своя мелодия, несущая для кого-то покой и надежду, а кому-то – движение и вечные поиски себя. Захотите ли вы прогуляться под сенью вековых деревьев этого места? Если захотите, то сумеете ли разобраться – принадлежите вы сами себе или уже живете жизнью Парка? Найти ответы на все вопросы можно, лишь прогулявшись по одной парковой дорожке…

Старик

Прохладный осенний вечерний ветер нежно прикасался к лежавшим на земле листьям, заставляя их от этого тихонько урывисто шуршать и с большой неохотой перекатываться на другое место. Шуршанье здорово походило на громкое мурлыканье какого-нибудь кота, которому посчастливилось урвать порцию ласковых поглаживаний, и так же, как и мурлыкание, звук, издаваемый ветром и листьями, вызывал некое умиление и чувство внутреннего покоя. Асфальт, порядком нагревшийся за этот, все еще долгий, осенний день отдавал тепло в виде поднимающегося в небо пара, который подхватывался тем же самым ветром и растворялся в воздухе, дополняя вечернюю прохладу легкими прикосновениями тепла от не так давно ушедшего лета.

Деревья мерно покачивались в такт мурлыкавших листьев. Где-то, казалось бы, далеко, за стеной деревьев, слышались звуки моторов проезжающих машин, напоминая, что зелень – всего лишь прикрытие парка, и вы по-прежнему находитесь в городе, с присущими ему суетой и скоростями. Парковые дорожки, несмотря на наступающий вечер и, по осенним меркам, теплую погоду, были практически пусты. Тишину изредка нарушали уставшие шаги случайных прохожих, которые хоть и не были частью этого мира, но прекрасно в него вписывались. Когда ветер затихал, можно было услышать, что где-то поодаль кто-то кому-то что-то рассказывает, кто-то над чем-то смеется, а кто-то ведет жаркий спор, злоупотребляя крепкими словцами.

Весь этот контраст пустоты и звуков мог заставить думать, что все это и есть парк; что не люди ведут споры и дарят друг другу пронзительные слова, а сам парк открывает свою память, выпуская на волю то, что хранил в себе все время – разговоры, секреты, тайны, которые имели место, возможно, десятки лет назад. Возможно, то прошлое, которое безвозвратно ушло от людей, оставшись лишь на страницах книг, здесь, в этом уголке города, могло возвращаться в настоящее, накладываясь на него, переплетаясь с ним, и снова жить. Если бы кто-то слушал эти звуки, то у него могло сложиться ощущение, что вот сейчас из ниоткуда начнут возникать отдельные люди или целые компании, гулявшие тут задолго до настоящего момента. А затем так же неожиданно растворятся, не оставляя ни намека на свое недавнее появление, уступая место новым видениям из другого времени, подчиняясь лишь воле Парка, такого большого и старого. Но время шло по-прежнему в одном направлении, и вместо иллюзий на парковых дорожках появлялись все те же одинокие прохожие, или гуляющие компании. Те и другие проходили мимо, скрываясь за поворотами, не отвлекаясь ни на мурлыканье-шуршанье листьев, ни на порывы ветра, ни на сущность парка. Никакой мистики и загадочности, только спешка и обыденность. Просто нужно без оглядки идти по парковой дорожке в завтрашний день, чтобы завтра можно было точно так же идти в послезавтрашний. И так до бесконечности, до тех пор, пока слово «завтра» будет существовать в обиходе, и пока ноги могут делать эти злосчастные и пресловутые шаги. А парку останется лишь хранить их, ведь в жизни нет мистики, есть лишь мистификация, а еще есть парк…

Лавочки, стоявшие вдоль всей дорожки, были в этот вечер свободны от посетителей, да и во всем парке в этот вечер не было многолюдно. Лишь одна из лавок была занята стариком, который, укутавшись в грязный, серый и очень потертый плащ, сидел и смотрел вслед уходившей женщине с двумя маленькими детьми. В его взгляде читалась грусть по временам, когда он сам мог вот так держать свою маму за руку и гулять по городу, не думая ни о каких взрослых проблемах и насущных вопросах. Ведь это золотое занятие и время