Я вернусь

Кирилл Юрьевич Белоног

Проза нашего времени. Я назвал это "Я вернусь", надеясь написать продолжение. Там есть ошибки орфографические и моральные, но кому какое дело.Содержит нецензурную брань.

Москва отвернётся от тех, кто приходит с вокзалов

Е. Фирсова

Мне показалось, что всё будет как обычно, тривиально и избито, что всё проходит и это пройдет, что всё забудется, сотрется, испарится, унесётся. Но.. Я так думал ровно до того момента, пока не приклеился виском к стеклу аэропортовского буса и не отвернулся от помятых граждан в бобровых шапках и вязаных варежках. До того момента, пока огромный ком обиды и неясной горечи не подкатил к моему горлу и не начал медленно тянуче проваливаться сквозь гланды, красться по глотке, выдавливая воду, называемую у баб слезами, а у мужиков никак не называемую, потому что мужики не плачут. Мужики льют иногда воду на пожары несбывшихся желаний. Мужик двадцати пяти лет переживал, как бы не расплакаться и гнал эти комки глубже и быстрее. Я отвлекался, но мысли втягивали в водоворот обиды и раскаяния обо всём, что сделал и нет.

Я снова улетал из города, обманувшего меня. Но я определенно хотел сюда вернуться, потому что этот город со всеми его минусами был заманчивым и привлекательным для всех авантюристов. Как был глубоко в душе и я. И хрен его знает, от чего были все эти комки от Татьяны, которая осталась в Москве или от Москвы, в которой осталась Татьяна.

Часть 1. УТОМИЛА.

Надоедливо-упоительная тоска, тянущаяся словно вязкая сгущенка из синей советской банки с надписью "Сгущеное молоко". Я докуриваю и понимаю, что зря до этого не курил. Чертовски хорошо. Шучу. Конечно, я не стану давиться сигаретами, которые ненавижу, на дух не переношу. Наверное, потому, что мой папа любил задымлять кухню до уровня близкого к критическому для человека. Не то, что для гнилой кобылы. Я думаю об этом и смотрю, как очередная лошадка крутит на зубах папироску. "Эй, девочка, ты не выглядишь круто!". Но всем всё равно. Здесь вообще всем всё равно. Даже полицейским, которые вроде как должны курение в таких местах пресекать. Деревенская лимита, люди из замкадья смотрят с удивлением на москвичек и типа москвичек дымящих и тут и там, а всем остальным плевать.

Да, я в Москве. На календаре второе января я пытаюсь попасть из аэропорта в своё жилище. Или точнее пристанище. Оно принадлежит слишком доброй и милой женщине. Зовут ее, словно работницу «Красного октября», Валентина. Плюньте в меня, но мне кажется, что одну половину работниц «Красного октября» звали Валентинами, а другую – Зинами. О прошлом Валентины я ничего не знал, я знал лишь то, что теперь у нее пятикомнатная квартира в пяти минутах от Кремля. Она в её собственности и она, Валентина, её, квартиру, сдает. Сдает с улыбкой, которая совсем не наигранна и вызывает подозрение. Я слишком долго, кажется, живу, чтобы не ждать подвоха от москвичей, но тут кажется, всё чисто: не только унитаз в огромной ванной комнате, но и порывы души Валентины.

И вот мы с Мишкой пьем чай со спокойной улыбкой. Впрочем, уверенности придает смс, отосланное еще одному замкадовцу – Николаю, приехавшему на день раньше нас. Николай поселился тогда у брата и на моё сообщение "Новый Арбат 17/1, кв.51. Пьем чай. Возможно с клофелином", он ответил "Выезжаю". Но не выехал. Он уснул. Так бывает и с друзьями и с врагами, со всеми. Я и сам, бывает, неожиданно засыпаю.

А знаете, ветер пробирает до самых костей, когда ты в тонком черном пальто, купленном в 2012-м за десятку в Меxx. Будь он не ладен. Надо было с начёсом брать на Вишняках у вьетнамцев. Хотя с брендом на пуговицах мне легче. Я жертва брендов, как и 50% москвичей и типа москвичей.

В Москве я оказался в этот раз более неожиданно, чем в прошлый. Я просто начал отмечать Новый год 30 декабря и купил билет себе на второе число. И еще я очень хотел увидеть Таню. И очень хотел в Москву, хотя и стал, кажется, по привычке, навязанной Минаевым, не любить её. Потому что она, как и всякая не приличная девка. пускает к себе только настырных, настойчивых и удачливых. И мне это не нравится. Я люблю, когда меня зовут. А она не з