Назад к книге «Три шершавых языка» [Сергей Александрович Алексеев, Сергей Алексеев]

Три шершавых языка

Сергей Александрович Алексеев

История рассказывает о трех героях, их мыслях и стремлениях. Первый склоняется к злу, второй – к добру, ну а третий – простак, жертва их манипуляций. Но он и есть наш главный герой, свободный создавать самые замысловатые коктейли из добра и зла. Кто, если не он должен получить главенствующую роль в переломе судьбы всего мира, или же он захочет утопить себя пороках и чужой крови. Увы, не все так просто с людьми. Даже боги не в силах властвовать над ними. Человеческие эмоции, чувства и твердолобое упорство не дают им стать теми, кем они могли бы быть.Содержит нецензурную брань.

_

ВВЕДЕНИЕ.

Интересно знать, мне одному здесь кажется, что этот бедный мир катится по самому краешку пропасти своего существования. Не сомневаюсь, что многие так подумывают. Тогда задам еще один вопрос: а вы видели нового миссию, ну того, кто должен появиться перед тем, как все пойдет к чертям, или, возможно, произойдет какое-то событие, с его появлением, отчего все человеческие страсти волшебным образом куда-то исчезнут, вера превратится в чистое знание, а мы все заживем в сладостном духовном экстазе, следуя религиозным канонам, параллельно сдувая друг с друга пылинки и наслаждаясь красотой вечности и многогранности этого мира. На самом деле, я точно не могу сейчас утверждать, какие именно события пророчили многочисленные предсказатели, с началом пресловутого пришествия. Не помню или просто никогда не знал об этом, впрочем это и неважно, тем более, они сильно разнятся от случая к случаю. Главное, что стоит отметить, приключения нас ждут воистину невероятные.

Но почему я так уцепился за такие злободневные темы как конец бытия и второе пришествие, спросите вы. Что же, придется окунуть вас в глубины моих нелегкий мыслей, навеянных моими мучительными исканиями. Все как обычно начинается для нового человека с его детства. Хотим мы того или не нет, но часть личности каждого из нас, это продукт влияния наших родителей, нашего близкого окружения и я в этом не был исключением. Моя мать, хотя и была для меня добрым и уважаемым человеком, но свою жизнь она построила вокруг набожности и безусловной веры в каждый религиозный догмат, и потому, казалась вполне удовлетворена этим и всем прочим мирским. Это часто озадачивало меня тем, что несмотря на всю мою готовность и старания плыть по ее течению, я не мог найти в этом внутреннего утешения, напротив, душа просто исходила негодованиями, почему ее стена набожности выдерживала любые удары судьбы, а моя напротив придавливала меня, при первой же неприятности.

Всё детство я произрастал в отнюдь небогатых районах лондонского пригорода, часто дрался, чуть реже был бит и чувствовал в себе муки несправедливости. Мне не удавалось понять, почему я беднее всех в классе, как так оказалось, что моя одежда самая унизительная своей скромностью, и за какие заслуги я был ниже ростом всех своих ровесников. Будто в награду за все бедствия, моя мать отказывалась понимать мои чаяния или я ее не понимал. Вместо поддержки и воодушевления она приоткрывала тайны адских мук, что ждут непослушных детей когда, они оказываются на том свете. Как все прочие адепты той или иной зависимости она пыталась распространить свою веру, и большую часть ее вливаний принимал как правило я. Всюду и везде она с отчаянной решимостью отстаивала любую библейскую легенду, настаивая на важности значения упомянутых событий для всей последующей истории человечества, но меня это заводило в тупик, мои мысли приходили в еще больший беспорядок, когда я пытался разобраться в них. Еще теплилась искра надежды на чудо, вечно заставляющее себя ждать, местами страдала логика, в чем-то я просто не мог разобраться и все тут. Нередко оказавшись в постели, после очередной порции веры, мой сон отправлялся на прогулку в темноту окрестных улиц, лишь бы подальше от моих размышлений и моего одиночества. Я с глазу на глаз с чем-то, что я не мог в достаточной мере понять и объяснить. Подчинись и обретешь сон, говорил внутренний голосок, но я не мог. И чем дальше давил меня этот противоречивый пресс религиозных писаний своими, как