История довоенного Донбасса в символах. Точки

Иван Калашников

Альтернативная история довоенного Донбасса. Пять точек – «Метро», «Патриот», «Рисование», «Джи», «Портреты» – пять повестей, связанных местом действия – городом Донецком. Криминальная драма, чиновничьи коррупция, беспредел и вседозволенность, бандитские разборки, любовная лирика – всё в пяти точках…Содержит нецензурную брань.

Часть

I

. Точка «Метро»

I

Сожаление, вызванное тем, что сын больше похож не на него, особенно острым становилось во время утренних сборов, в которых Егор не участвовал, был лишь молчаливым наблюдателем. Без особых каких-то усилий он игнорировал нытьё жены, давно уже растерявшее характер намёка, или даже призыва к помощи. С вялым садистским чувством Егор думал, что от нытья жену уже не удастся отучить никогда. Его заслуга заключалась в том, что он сумел внушить лучшей своей половине аксиому правильных утренних сборов: лучше тебя самой никто этого не сделает.

Кажется, она намеревалась записаться на водительские курсы – ого, прямая угроза автомобилю, который Егор давно уже считал своей собственностью. Рано или поздно всей его собственности начнёт угрожать рука супруги. Егор всё ещё не мог отвыкнуть от давней привычки жить сегодняшним днём – Пашка, его сын, напоминал ему о дне вчерашнем, дне завтрашнем, не осознавая того, поскольку совсем недавно ему стукнуло всего пять лет и уши вихрастого и бойкого мальчугана ещё не успели остыть от пятикратных потягиваний, совершённых руками родственников жены.

Егор этих родственников терпеть не мог.

Проблема была не во внешнем сходстве. По утрам Егор воспринимал жену и сына единым неделимым целым, словно их продолжала соединять пуповина. В начале дня Пашке хватало послушности ровно настолько, чтобы создать впечатление примерного ребёнка, а далее, на протяжении дня он терял её, как вот теряют пшеницу, зерно за зерном из незаметно прохудившегося мешка. Егор не умел наказывать сына. Слушая последствия очередных Пашкиных проказ, он испытывал классическую отцовскую гордость, после ужасался, представляя себе, во что превратятся эти шалости, когда сыну стукнет десять, пятнадцать, двадцать лет. Отцовская горсть должна была иссякнуть к тому времени. Егор сильно на это надеялся…

– Пап, ты придешь, когда я буду уже спать?

Укоризненно. Настороженно.

– Нет, – с непривычной даже для себя уверенностью произнёс Егор и легко поставил сына на кухонный табурет.

– Ну, мыть, мыть-то, кто будет?! – донеслось из прихожей.

– Сегодня будет наоборот, – сказал Егор, пропустив мимо ушей реплику жены.

Брови мальчика поднялись вверх, неуверенный вдох подтвердил удивление.

– Ты придёшь, а я уже буду спать, – разъяснил Егор. – Ты меня разбудишь?

– Ага.

– Обещаешь?

– Ага.

– Ты – самый замечательный будильник на свете, – сказал Егор и чмокнул сына на прощанье в щёку.

Захлопнутая дверь отрезала восторженный крик: «Мам я – будильник!..»

В холодильнике Егор отыскал остатки именинного пирога, мрачно пожирал его, запивая горьковатым кофе. Сахар он не добавлял умышленно, как будто наказывая себя за утренние размышления. Может присадить чёртову стерву на наркотики, думал он, или сделать алкоголичкой? В девяти случаях из десяти при разводе, ребёнка оставляют с матерью. Десятый случай – это если мать, мать-перемать, не соответствует стандартам матери-перематери. Идея была великолепной, Егор добрых полчаса тешил себя солнечным будущим, разбавленным не менее солнечным отцовством…

Идея была неосуществимой. С наркотиками, или алкоголем – всё займёт значительно больше, чем один день. Егор не знал, что с ним будет завтра. Вспомнив, что с ним должно случиться сегодня, он поспешно доел торт, пережевывая остатки на ходу, засобирался в той суете, которой была начисто лишена его жена.

Часы показывали семь минут восьмого.

Казалось, металлическая решётка у бордюра лежала, как впаянная с надежностью неестественной, но вот в сыром октябрьском воздухе послушался неуверенный гул, несмотря на усилия, так и оставшийся неуверенным, решётка задрожала, появилось облачко тяжелой пыли, в обратном порядке гул затих, решётка успокоилась. Усмехнувш