Ведьма

Даниил Заврин

Золотистые волосы, большие зеленые глаза и маленький накренившийся домик на окраине села – это все признаки, по которым Изабель и ее мать односельчане обвинили в причастности к колдовству. Сильная засуха оставила жителей без урожая. Действительно, мать и дочь разбирались в травах и часто помогали людям. Но только ленивый не стал бы травником, живя у самого леса. Ах, как бы хотела стать Изабель той самой ведьмой хоть на секунду, чтобы дать отпор озлобленным сельчанам, несущим огонь, чтобы сжечь их! «Беги!» – последнее, что услышала она из уст умирающей матери и кинулась прочь, к лесу, навстречу неизбежности… Иллюстрация Борис Грох

Памяти Ганса Христиана Андерсена

Ведьма

* * *

Она услышала шум приближающейся толпы задолго до того, как увидела огни пылающих во тьме факелов. Сначала это был странный фон из далеких еле пробивающихся звуков. Потом он сменился на более отчетливые, но единично прорывающиеся крики. Потом он стал монотонным, мощным, четко откалиброванным гудением, словно это был рой огромных пчел, который летел уничтожать её.

Изабель – та, чье имя уже несколько дней будоражило всю округу, быстро поднялась с травы. Ей следовало спешить, горожане четко знали, куда идти и ничто не могло их остановить: ни ночь, ни священный страх перед местностью топких болот. Они твердо уверовали словам инквизитора и, высоко подняв факелы, направлялись к ее избе.

Насчитав около пятидесяти огоньков, она бросилась к матери. Старая пожилая женщина уже второй день не вставала с постели, мучаясь ужасной болью. Ни травы, ни все родовые познания не могли облегчить её страдания, оставляя несчастной лишь слепую надежду на скорую смерть. Но даже это было не столь страшным по сравнению с тем, что приготовили ей эти люди.

Огонь. Страшное пламя ненависти и злобы, которое они выплеснут на деревянную крышу, вмиг озарит несчастную всеми муками ада, заставив сжариться живьем. Изабель наклонилась к матери – та была в полубреду и совсем её не узнавала, прося воды и избавления. Слыша приближающиеся голоса, она хотела было поднять старуху, но, увы, у неё не хватило на это сил. Она смотрела в её глаза. Привычные, любимые, в них даже в этом полубессознательном состоянии читалась материнская любовь.

– Мама, они рядом, они идут сюда с огнём, – сказала Изабель, сжав её руку. – Нам надо идти, они сожгут нас.

Но мутный туман материных глаз не рассеялся. Она лишь нервно дернула рукой и всё так же продолжила бормотать бессвязную речь. Изабель села и заплакала, она понимала, что ей не суметь вытащить больную мать из этой избы.

Крики стали ближе. Теперь она четко различала голоса. Женские, мужские, они больше не мешались в кучу, а составляли славный дикий хор. Она слышала слова, она различала интонации и нескольких даже узнала. Например, пастора католической церкви, его прихожан, толстого мельника, который не раз приходил к ним за отравой от грызунов и травой для больных зубов. Она различала многих, кто уже успел посетить их этим летом.

Внезапно мать назвала её по имени. Изабель сразу же бросилась к ней. Мутный туман ушел с её глаз и она, наконец, узнала дочь. Изабелла хотела рассказать ей о надвигающейся беде, но старуха лишь улыбнулась своими морщинистыми глазами и прошептала ей – «Беги».

Любовь к дочери, стальное упорство и просьба читались в её глазах. Мать знала, что Изабель ничего не стоило плюнуть этим тварям в глаза и сгореть вместе с ней. Но мать была против, и это было её последнее желание, которое дочь не могла оставить неисполненным.

Сжав её руку, она прикоснулась к морщинистому лбу. От матери пахло еловыми ветками, застиранным бельем и старой любимой старухой, с которой она провела последние двадцать лет. Вытерев слезу рукавом, Изабель встала. Голоса были совсем близко, следовало спешить.

* * *

Огонь, подымающийся над её жилищем, был виден издалека. Равно, как и большинство пьяных и полупьяных односельчан, ведомых местным священником и отцом-инквизитором, специально присланным из королевского замка. Оба внимательно смотрели за пожаром и периодически приказывали тушить кустарник, на который распространялся вольный о