Топтун

Александр Евгениевич Владыкин

Спасение утопающих – дело рук самих утопающих. Это книга про другой мир, дружественный нам, готовый всегда прийти на помощь.

Глава 1

Наш посёлок раньше был селом, а некоторые жители помнят его ещё хутором. Мои родители между собой разговаривали на литовском языке, думая, что мы их не понимаем, так им легче было решать взрослые вопросы в кругу нашей семьи. Они были очень культурные люди, но жили не в «этом мире». Этот мир начинался за дверями нашего дома, и понять его могли только мы, разговаривающие на сленге, состоящем из четырёх языков. Мы не понимали взрослых, взрослые не понимали нас. В уличное воспитание пытались внести свою лепту учителя, прививая нам культуру цивилизованного мира. Увы, реалии жизни стояли выше старания преподавателей, от школы мы брали то, что нам было необходимо, и скорее школу терпели, как неприятную повинность. У Расмы занятия закончились, чуть раньше, чем у нас. Папа отвёз её к бабушке в Литву. Каждое утро мои предки уезжали на работу, рабочий автобус подбирал их с трассы. На столе меня ожидал завтрак, и записка – напоминание, что я должен купить в магазине, под запись. Мама сама оплачивала покупки в конце недели. Днём посёлок вымирал, в посёлке работы не было, все работали на выезде. Магазин, и тот находился на трассе, в трёх километрах от нашего дома, школа в которой мы учились с сестрой, была в соседнем селе, до школы нас подвозил автобус. Учеников было немного, всего семь человек из моего класса, остальные – были мелкота, они уже на каникулах. После занятий мы были представлены сами себе, и до приезда родителей можно было забыть про уроки. Обычно, порешав свои дела, мы собирались на старых гаражах. Но сегодня никого не было, даже Юргис со Стасом не вышли, один Мажутис вертелся возле трассы, он каждый вечер бегал встречать мать, помогал ей сумки нести. У Мажутиса было имя, но все называли его по фамилии, и взрослые и дети. Я сбегал в магазин, и вернулся с хлебом и кефиром в дом. На скамейке меня ждала Расма с дедом. Деда я видел всего два раза, знаю, что до пенсии он работал лесником, и то, что мы живём в его доме, он был не родным отцом для моей матери, и у нас почти не появлялся. Я завёл нежданных гостей в дом. Расма переоделась и полетела по своим подружкам. Дед жил на хуторе с нашей бабой, но как настоящий лесной человек, был молчалив, я с момента его появления, не услышал ни одного слова. Всё-таки он не выдержал – заговорил по-литовски, потом перешёл на польский, и завершил свою фразу на белорусском языке. Он видимо хотел проверить знание мной языков нашей местности. Дед спрашивал:

– Где мои родители?

Я ответил на английском, закончив диалог по – русски. Дед остался доволен, что-то сказал на немецком, вставив пару эстонских или финских слов, но я его уже не понял. Вечером приехали родители, они тоже не ожидали появления малой, и тем более деда. Дед с батей закрылись на кухне, потом позвали мать. Я услышал, как мама плакала. Обрывки их разговора доносились до моей спальни, с их слов, я понял, что моя бабушка – в Литве, умерла, но дед с нами жить не будет, он просил отца с матерью отпустить на три дня сына, чтобы он показал ему своё жильё, и познакомил малого с секретами леса. Он обещал привести меня через три дня домой. Я слушал разговор взрослых, затаив дыхание, мы жили на границе Белоруссии с Литвой, и нас взрослые не пускали в лес. Граница проходила по озеру, лес был за озером, далеко от посёлка. А, справа от озера начиналось болото, наше местное болото, оно в каждом посёлке имело своё название: его называли волчьим, ведьминым, у нас оно было – Дягтинлас. Никто не знал почему. Стариков в посёлке не осталось, а учителя в школе все были из приезжих. Их в народе ещё называли неудачники – это из тех, которые без протекции, не учили детей, а отрабатывали трудовую повинность, им жизнь в болотных местах, каторгой казалась. Это болото начиналось на белорусской территории и уходило глубоко в литовский гнилой лес. На нашем участке пограничников не было, не было ни ограды, не столбов с колючей проволокой, была граница на карте двух стран, и всё. Сам ла