СССР
Илья Соколов
Гражданская война и армия мёртвых. Безумный субботник и квартирник с непредвиденным для поэта-песенника концом. Необычайная рыбалка и ночная смена девушки-телефонистки. Чернобыль, мутанты и студент-метеоролог в изгнании. Простой парень с завода и его вездесущий двойник. Секс, любовь и бюсты Ленина. Жертвоприношение, детский конструктор и маньяк… Всё это и многое другое – только в СССР…Содержит нецензурную брань.
В оформлении обложки использованы иллюстрации с horrorzone.ru и pixabay.com по лицензии CC0.
Закат на набережной падал и падал.
Кудрявый фотохудожник заприметил парочку у воды: он – истый студент (будущий комсомолец) с белизной волос и морем синевы в глазах, она – красотка (ну явно из вожатых) с черными косами из-под красной косынки; и уж глаза, конечно, боевой подруги лет Революции.
Парочка целуется. Летят как будто даже искорки, так их знобит друг другом… Над парком вдалеке кружат летучие змеи (а на невидимых дорожках тает тьма сердец (ведь комсомол внутри… ведь комсомол внутри, а что же еще надо-то, люди(!?))).
Кудряш-фотограф, сделав пару-тройку снимков (крайне фактурных), уходит прочь, чтобы вернуться в свою тесную квартирку, где по средам (время от времени) ему удается трахаться с пареньком-моделью из фотоателье, а уж по пятницам (что бывает чуть чаще) они с друзьями («кухонными диссидентами») напиваются под Окуджаву и Высоцкого.
А парочка «влюбленных», завидев ушедшего (врага народа, должно быть), разлепляются… И блондин говорит:
– Срисовал козла… А ты молодец такая… Ничего, умеешь…
– Да и ты целоваться горазд, я смотрю. – Она отодвигается, нескромно трогает его за промежность (поверх моднявых джинс). – Продолжим, может? У тебя?
– Да нельзя нам… – он резко отодвигается (будто в горячке). – Товарищ майор четкие установки дал…
– Значит, как обычно всё у вас… – девушка закатывает глаза, затем смотрит на закат (густой и даже жгучий), затем разворачивается, затем уходит прочь. Задание окончено.
Парень злобно смотрит ей вслед. И произносит (не менее злобно):
– Пошла ты, пизда смазливая…
Мы, значит, с дядей Мишей на рыбалку пошли…
А не морозно, вот и хорошо же…
Доехали на автобусе, вышли, потом через лесок такой, к пойме поближе, дядя Миша места-то знает…
Дошли, значит, с мужиками поздоровались, их там всего-то пара человек и было…
Стали место подыскивать, тут дядя Миша ухо-то ко льду прижал, расчистил снег сначала, а как же…
Послушал минуту почти…
И на два шага правее перешел, тут, говорит, рыть будем…
Ну, не рыть, конечно, а рыбалить, это дядя Миша шутит так, поговорочка привычная, чтобы ловилось…
Прорвали почву, так сказать, глыбина такая, лед как бы, но и земелька тоже есть…
Сели рыбалить…
Минут через пять – поклевка первая, кисть руки, без пальца безымянного, татуировочка по казанкам, «Прости Отец Судьба Такая»…
Дядя Миша засмеялся даже, так она выпрыгнула, за икру ухватилась, а у меня вот другая наживка, вместо пластиковой икорочки-то я себе колечки на крючок обычно цепляю…
Ну первая, ага, с почином…
Водочку достали, дядя Миша в сумке там еще что-то на потом оставил, а то ведь жена-то у него к этому делу очень строгая, не даст…
Но если за гаражами где чего допить, после ловли-то, уж и домой с уловом можно, а там его и на сковородочку, улов, а как уж больше поймаешь – в холодильник и на будущее, даром их Партия ударникам труда, что ли, дает…
Ну выпили, дальше сидим, ждем, погода: ясный свет, хорошо…
Оп, у меня поклевочка: синюшная, но без морщин и мелкая, ну точно бабья…
Отметили опять, вообще похорошело…
Дядя Миша пару историй с работы рассказал, посмеялись, там у них весело, на заводе, и платят справно, нормально в общем…
И тут бац! Целая нога ломится, пинается, падла такая, а ни сачка, какой там, зима же заканчивается…
Дядя Миша мужиков соседних, что тут же рыбачили, покричал, те подскочили, все за ступню-то взялись – вытянули падлу…
Большая…
А ведь прошлой весной вообще труп выловили, целый…
И все по закону, главное, как надо…
В нем и дырки от пуль, и НКВД пометка, штамп такой как бы, печать даже, чернила несмываемые, как татуировка…
А уж брыкался