Черновик

Не затронув улыбок девичьих,

не коснувшись нелепой войны,

не подумав за суть человечью,

избегая звериной возни,

не раскрыв политический заговор

(От него Боже упаси!)

ну а в главном – как балласт за борт

или выбросив, иль отпустив

за искусство шедевров Великих —

поговорю о безликом.

Наблюдающий в зимнюю пору

водопады с шифера крыш,

я мечтал бы взобраться на гору

и увидеть цветущий ландыш,

или просто, вернувшись под ночь,

позвонить тем, кто сможет помочь

моей совести.

Или со мной – по двести.

Но тщеславие дразню, морю голодом,

а оно лезет драться в ответ.

И в ладонь сжат неловко, неправильно

вовсе не истины свет,

и как прав друг Сергей был в пророчестве:

я не стал новый модный поэт;

список меньше того, что хочется,

что не хочется – списка нет.

Я, рождённый в звезду неудачника,

ах, прости меня, маменька! —

Льёт на каменку в баньке отец. Я малой, без четверти шесть. Задувало дымит, пар-туман, а мне нечем дышать, капкан! (свет на полочку тянется редкий, в полутьме вижу: демоны, черти.) Разгуляется веник сосновый. А мне больно, оттого что страшно. Как же?

Мне представился шахтёр могучий,

дробит камень – а вокруг жара.

Мне явился скрывшийся в тучи

сложный зонд-самолёт Восток.

На земле вслед кричали ура.

Я у каменки боюсь в баньке. Глянь-ка! Вела бы звезда – пи*да. Откреститься желал от неё —

ё-моё!..

…не гаси, да не гасим будешь.

Ну конечно, фатальный урон.

Вон на небе фольгой мне – кукиш.

Дали справку в небесном бюро.

В воскресение больше нет продыху.

Воскресение видел бес

тысячи лет по Библии.

Из людей никто не воскрес.

А когда есть едва за двадцать,

хочешь костями бряцать,

не извилины напрягать.

Или двигайся, или умри.

Знал бы, что будет вольно,

а матери б не было больно —

давно уже лёг бы костьми,

примеряя сумы да тюрьмы,

да деревянные костюмы.