Правда и вымысел

Сергей Трофимович Алексеев

Сокровища Валькирии #6

На Приполярном Урале студеное озеро хранит остатки монументального архитектурного сооружения – развалины Храма Солнца, возведенного носителями материковой культуры доледникового периода… Правда или вымысел? Сергей Алексеев раскрывает читателям предысторию цикла романов «Сокровища Валькирии». Атенон, Карна, Дара – эти имена он слышал еще в детстве и всю жизнь искал свидетельства существования Северной цивилизации, мира гоев. А вот нашел или нет – вы узнаете из этой книги. И еще:

– о тайной финансовой операции Колчака и людях, которые стали прототипами участников экспедиции Пилицина;

– о влиянии культа солнца на общеславянский язык;

– о том, как появилось «Слово», и о рукописи древнерусского песнетворца Дивея,

– кто вдохновил автора на создание «Крамолы» и

– почему до сих пор не опубликована давно написанная Сергеем Алексеевым книга о российском императоре Александре I…

Сергей Алексеев

Сокровища Валькирии. Правда и вымысел

Валёк – золотая рыбка

Мы умирали с дедом в феврале 1957 года: он от тяжёлых фронтовых ран, а я – от никому не известной и не понятной болезни. У деда в госпитале отняли половину лёгких, вторая половина сейчас отекала, и до смерти оставалось совсем немного, однако из-за сильного и мощного сердца он справлялся с удушьем и порой даже начинал разговаривать со мной бодрым прерывистым шёпотом. Я лежал пластом, как парализованный, утратил дар речи, не двигался, не испытывал никакой боли, возможно потому, что был ледяной и, по выражению матушки, таял, будто весенняя сосулька. Однако при этом обострённо видел, слышал и чувствовал всё, что вокруг происходит.

Дед привык умирать, а я ещё не знал, что это такое, поэтому мы оба хладнокровно лежали и ждали последнего часа. Хладнокровно в прямом смысле, потому что температура у меня упала до тридцати четырёх градусов. Бабушка днями и ночами стояла на коленях перед иконами в горнице, где был дед, но молилась за меня, и то ли от отчаяния, то ли по незнанию просила боженьку внука оставить, а деда прибрать, причём обращалась к нему без всякого страха, как-то по-свойски, будто бы с соседом договаривалась. Отец всё время тулупа не снимал, куда-то ездил на лошади, искал врачей, но возвращался один и громко матерился; матушка, если не суетилась по хозяйству и не пестовала братьев-двойняшек (сестра уже ходила в школу и жила на квартире в Торбе, за семь километров), то сидела возле постели, грела мои руки и крадучись плакала потом в закутке. Никто не знал, сколько нам оставалось жить, пока отец наконец-то не привёз откуда-то фельдшерицу, большую румяную тётку. Она посмотрела мне в рот, в глаза, перевернула с боку на бок, словно трупик, смерила температуру.

– Недолго осталось, – будто утешила она родителей. – Холодный, с такой температурой не живут.

К деду не прикоснулась, лишь взглянула издалека.

– До вечера не дотянет, – определила ему срок. – Вот-вот отмучается.

И выписала нам обоим справки о смерти. Это чтобы лишний раз не ехать за сорок пять вёрст по метельной февральской дороге.

В то время мои родители ещё безоглядно верили в медицину, и после такого заключения в доме сразу стало тихо, заговорили шёпотом, но я всё слышал. Матушка готовилась бежать в Торбу за моей сестрой и передать там, чтоб дядя Саша Р?синов сообщил родне. Он был образованный, работал начальником лесоучастка, и у него в конторе был единственный телефон.

– Ничего, Серёга, – громко сказал дед, когда отец повёз фельдшерицу в обратный путь. – Весна скоро, река разольётся. Мы с тобой на рыбалку поедем. Поймаем рыбу валёк. Я знаю место, где она клюёт.

Про эту невиданную рыбу он говорил давно, всё собирался выловить её в нашей реке Чети, искал место, где водится, однако так ни разу и не поймал. И никто у нас в округе валька не то что не ловил, а и слыхом о нём не слыхивал. Дед любил рассказывать про эту рыбу, но только когда мы оставались вдвоём в лодке, где-нибудь под крутояром, подальше от чужих ушей, и ещё всегда предупреждал, чтоб я держал язык за зубами. По его словам, валёк отличается от других рыб не размерами, красотой и