Дрозд
Кирилл Алексеевич Простяков
Том первый. Он потерял себя и остатки человечности. Пытаясь найти свет, дорога то и дело загоняет его в мрак. Среди бетонных джунглей, полных безысходности и тёмной ночи, он доживает последние дни в городе, который хочет убить его. По ошибке он встревает в конфликт, постепенно перерастающий в заговор. И когда на горизонте оказывается разгадка тайны, правда погубит, сделает только хуже. Даже тем, кто невиновен. Этот город не пожалеет никого. Содержит нецензурную брань.
ГЛАВА I. Слепота
«Жестокость, как всякое зло, не нуждается в мотивации; ей нужен лишь повод» – Джордж Элиот.
Коснувшись пальцами в темноте выключателя, голубой свет в ванной тут же загорается, и я обессиленно открываю туда дверь. Суровая боль в голове не даёт никакого покоя, она вызывает внутри меня усталость и желание поскорее умереть. Я даже чувствую, как моё тело прямо сейчас падает на пол, словно мёртвое. Но я по-прежнему нахожусь у двери, которую только что открыл. Стоя в коридоре, я делаю шаг вперёд и оказываюсь перед зеркалом в ванной комнате. Старая лампа не выдаёт никакой яркости, она тусклая, и поэтому прежний голубой свет кажется заметно мрачнее. Я пытаюсь рассмотреть себя в этом тёмном зеркале. Понять того, кем теперь стал. Но даже не успев полностью увидеть все те синяки и свежую кровь на своём лице, мне хочется лишь поскорее отвернуться от самого себя. Я оказался замкнут, утопая в собственном отражении. Стоит умыть это лицо, стереть всё то, что ему так не идёт. Хотя, порой, мне кажется, что это уже вошло в привычку; видеть себя таким стало чем-то нормальным. Я всё больше привыкал к боли. Охладив кожу и немного выпив воды из-под крана, я замечал, как на раковину плавно стекают из носа кровавые капли. Но от тёмного голубого света кровь становилась такой же тёмной. Чёрной. Капли медленно падают на воду и смешиваются с ней. Вот только кровь не станет водой. Это вода станет кровью. Теперь её было слишком много. До моего прихода эта керамическая раковина смотрелась чистой, почти полностью белой. Но сейчас всё изменилось, я хочу убрать красные капли из неё и мягко провожу по раковине своей ладонью. Остатки крови уносятся в трубу, но какая-то часть всё равно остаётся на поверхности. Она не стирается. И в скором времени я сам не понимал, что сейчас делаю.
Я снова смотрю на себя, на своё разбитое лицо, выглядящее, как машина после аварии. И оно вызывает у меня отвращение. Мне трудно видеть себя таким в очередной раз. Хочется попросту закрыть глаза, но они и без того почти ничего не видели, под ними образовались слишком явные мешки и синяки, да и сами зрачки были не лучше, как будто они и есть та самая кровь, что я размазал по всей раковине. Рваная кожа на моём носу залита очередной кровью, нижняя губа порезана, а на лбу, почти в районе виска, торчала большая шишка, размером с теннисный мяч. От воспоминания о ней мне стало не по себе. Крови было много, она вытекала из всех этих мест и заплывала под мою чёрную футболку. Всё это я мог назвать лишь одним словом – прошлое. Ведь прошлое так просто не стереть. Оно слишком сильно отразилось на мне. Прошлое было на моём лице… Я сам был этим прошлым. Ведь живу только им. А больше жить я никак не хочу.
Мне пришлось разбрызгать по себе воду, дабы не оставлять красных пятен на коже. Царапины сильно щипались, будто бы я прижигал их раскалённой кочергой. Я отыскал руками серое полотенце и, убрав им с лица оставшиеся крупицы холодной воды, вдруг посмотрел на свои руки. Костяшки были разодраны, все фиолетовые и бардовые, а шкура почти слезла с фаланг четырёх пальцев. И тогда я даже не мог сжать собственную руку. Она больше не поддавалась мне, как и вся моя жизнь. Полотенце выпадало из ладоней, я ощущал боль, которой не могу противостоять. Ноги совсем не держат меня, и я сажусь на пол, прислонившись к маленькой стиральной машинке позади себя. Я кладу свои руки на плитки именно той стороной, которой наносил удары, пытался отбиться. Прохладная поверхность ощутимо снизила назойливость, но я не думал, что теперь всё было хорошо. Сейчас я сидел именно так: в синяках, с разодранными кул