Домовой

Максим Волжский

История одной русской квартиры глазами домового. Хранитель семьи иногда смеётся над жильцами. Порой он даже пугает людей. У этого существа свой взгляд на мир. Но кем бы он ни был, каким бы злом ни казался, домовой заслуживает уважения. Потому что знает, что такое преданность и любовь…Для оформления обложки использован фрагмент рисунка с сайта pixabay.

Нет у меня ни имени, ни фамилии. Я, вообще, не человек. Я домовой, барабашка, полтергейст, квартирный демон. Называйте меня, как хотите. Понять, кто я и для чего, сам не могу. Надоело сидеть в одиночестве, и решил поделиться, кое-какими мыслишками. Мысли вслух и на бумаге, от бабайки на диване.

Жил я, не тужил в старом, уютном доме, со скрипучими, как прадедовская кожаная куртка чекиста ступеньками. Здорово было. Знаете, что больше всего мне нравилось в доме? Ни за что не догадаетесь. Дымоход… Русско-американские горки – отдыхают! Полное расслабление и поднимаюсь на парах кухонного варева до самой крыши.

Катался с первого этажа по пятый. Потому что дом «хрущёвка» называется. Сначала в ём жила бабка с дедом, затем их дети сменили, ну, а после и внуки. Сдружился я с этой семьёй. Поначалу запугивал маленько – лет тридцать пять. Ну как запугивал: играл, развлекался, седин прибавлял. Мебель на кухне дряхлая была. Повисну на дверце и давай скрипеть посреди ночи. Деду наплевать, он фронтовик. Пузырёк «раздавит», уснёт и в атаку ходит. Так кричал «ура», что обделаться можно.

Сразу скажу, я старого не трогал бесполезно дед – кремень. А вот с бабулей можно и поиграть. Она даже милицию вызывала. Я садился по ночам ей на грудь, а днём заначки от деда перепрятывал. Бабуля под матрас рублей тридцать заныкает, а я их в шкаф, к иголкам и пуговицам перетащу. Она под ванну за кирпич, я за унитаз перепрячу. Вот и вызвала она людей в форме.

Пока суть да дела, заявление писали, чего-то опрашивали бабулю – я спёр у участкового фуражку и в тазик с бельём подкинул. Во хохма была. Бабка орёт: «Видите, видите, что творится?!». Пока они спорили, как шапка с кардой могла очутиться в тазу, я в заявлении большими буквами нацарапал: «МЕНТЫ-КОЗЛЫ, – и подписался, – ДЕД!».

Участкового, как ветром сдуло. Больше его не видел, да и бабулю перестал пугать. Жалко её – хорошая, честная женщина. Тем более что она стала мне конфетки подкладывать на подоконник, а дед даже стопку налил. Я, конечно, эту лабуду не ем, не пью, но приятно.

***

Прошло время. Бабуля вместе с дедом ушла в мир иной. Жаль стариков. Жизнь человека коротка; но я-то живой. Мне ещё лямку тащить не один век.

В квартире поселились другие люди. Дети стариков. Им уже под сорок. Двое малышей у них: одному пятнадцать, второго в армию собирают, – и собака, чтоб её! Пёс вредный, психованный! Лает круглые сутки. Чует меня зараза, но не видит. А я перед его мордой встану и дую ему прямо в нос. Он водит мокрым «пяточком» – нюхает. Затем как зальётся и на весь день гавканье.

Не понравился мне лохматый. Собак я в целом уважаю, а этот был особенный – голосистый, злобный, наверное, о свободе мечтал. Но где эта пресловутая свобода? Нет её. Свободу заслужить надо или силой брать. Длинный поводок и три прогулки у забора, вот и всё раздолье собачье. Как тут не взбеситься? И решил я извести пса – добить зубастое чудовище. Хотел, чтобы выгнали его. Пущай бродит себе во дворах – наслаждается волюшкой.

Ночью пристроюсь рядом с местом Тузика и шепчу ему в ухо. Он терпит. Молчит – знает, что достанется от хозяев. А я не отстаю.

Песни пел, анекдоты травил, даже книжку читал – про «Муму». Барбос всё слышит, всё соображает, одного не поймёт, кто достаёт круглосуточно. И сломался ушастый. Сон пропал у него и стал он злиться, да выть по ночам. Тузику наплевать, есть ли на небе Луна или нет, до слёз заливается – во всю лужёную глотку. Люди тоже сон потеряли. Ходят, бродят, ругаются. Пса на улицу тащат силком, может быть, он на двор хочет? Да, какой двор, блохастый весь во внимание, я ему Турнева читаю, самое интересное место – Муму вот-вот коньки откинет; а они его на улицу! Ну, юмористы!