Донской казак

Владимир Сергеевич Неробеев

На Дону о М. А. Шолохове сложено много легенд. О некоторых хочу поведать читателю. К ним я пристегнул несколько рассказов о «родовых вывихах» социализма.

Зыряновой Г.В., прекрасному педагогу, специалисту в области литературы и русского языка.

Предисловие

На репетицию в красный уголок я пришёл заранее. Следом за мной, будто ждал меня за дверью, зашёл Николай Палыч. Пока я доставал баян из футляра, он полюбопытствовал: умею ли я играть «Матаню» и «Воронежские страдания». Вот душа человек! Нашёл о чём спрашивать! Да я ещё с соской во рту слушал эту чудную музыку и шевелил в воздухе непослушными пальчиками, словно нажимая мнимые клавиши. Как говорится, с материнским молоком впитал все замысловатые коленца, что веками собирались и хранились мудростью народной. Я взял первый аккорд «Матани». Николай Палыч вдруг подпрыгнул. Мне подумалось, он тут же пустится в пляс. Нет. Он лёгким прыжком вернулся к входной двери, припёр её тяжелым креслом, чтобы никто не помешал, а сам расположился на стуле прямо у входа. Мои пальцы, подвластные уху, стали выводить кружевные мотивы. Конечно, баян – это не рояльная гармошка, колорит не тот. Но всё равно коленца получались одно краше другого! Николай Палыч наклонился вперёд, поставил локти на колени, ладонями закрыл лицо, стал слушать. Увлёкшись музыкой, я не заметил, когда он начал плакать. Сначала стеснительно всхлипывал, затем его плечи судорожно задрожали, при этом лопатки под белой рубашкой зашевелились, голова в такт музыки вздрагивала всё больше и больше. Видя эту картину, я не знал, что делать. Остановиться? Или чёрт с ней! Мужика прорвало. С кем такого не бывает. Копишь, копишь порой в себе весь негатив, а потом вдруг брызнет из глаз, словно там полнёхонькое ведро набралось.

Моим пальцам дай лишь волю. Стали выгребать из сусеков такие коленца, пальчики оближешь! Пустил переборчики вход, чтоб достали до самой глубины души, да не царапнули, а копанули на полный штык, дабы облегчить душу. А коль переборчики пошли, ну, это уже настоящая рассыпуха. Эх! Сюда бы пяток воронежских баб, и не знаю, что стало бы с полами красного уголка. А ещё я подумал, что стало бы с Николай Палычем, если бы вместо меня заиграл Толя Корольков, мой закадычный друг юности, который впоследствии стал и является лучшим гармонистом России.

Краем уха слышу, в коридоре стали собираться студенты на репетицию. И Николай Палыч услышал. Резко поднялся, вытер лицо платком, извинился:

– Прости минутную слабость,– и вышел вон. Так случалось перед каждой репетицией.

И у таких людей, оказывается, бывают минуты слабости. Не человек, а кремень, утёс, скала. Вспомнились, как потом он мне говорил, далёкие детские годы. Дедушка иногда доставал из кованого сундука Елецкую гармошку. Вечерами слышалась незабвенная Матаня, краковяк, Елецкие страдания.

Вот таким образом я сблизился с донским казаком, директором горно-металлургического техникума (по-нынешнему колледжа). Николай Палыч Лесников иногда казался чудаковатым. Дисциплина у него была железная. Будь то будни, выходные, или просто праздничные дни, он, хоть проверяй часы, появлялся в общежитии ровно в шесть утра и поднимал всех на ноги на физзарядку. По выходным и праздничным дням тех, кто любил понежиться в постели, слегка журил: «Так всю жизнь проспишь, и вспомнить будет нечего». А уж что говорить про занятия. Попробуй, какой ни будь студент опоздать к началу! До урока ещё пять минут, а коридоры техникума пусты, как тундра в зимнюю стужу. Одинокую муху, что за занавеской дребезжит крыльями о стекло, слышно аж в другом конце длинного помещения.

Предки Лесникова со времён Петра жили на слиянии двух рек: Дона и Воронежа. Мастерили лодки, баркасы и всё, что двигалось по рекам. Дальнейшая жизнь чуть потеснила их, и они осели на границе с Ростовской областью. По всяким меркам стали донскими казаками. Николай Палыч гордился своим происхождением, «казачьей кровью», как он выражался. Это как раз и заставляло его «чудить». Но обо всём по порядку.

Судьба свела меня с ним на Колыме. Он намного раньше меня по распределению ВУЗ-а приехал в эт