Люди, которые живут в ином измерении, нежели вы, не смеют не то чтобы рассуждать, а даже думать о том, как мало времени потребовалось вам, чтобы забыть о чем-то, и как долго вы что-то или кого-то помните. Они просто ничего не знают о времени, в котором живете вы.

* * *

Книга посвящена памяти тех, благодаря и вопреки кому я стала собой. Или той, которую кто-то задумал. Хочется, чтобы Там почитали.

*  *  *

Средь великих идей – много ереси.

Среди чувств – много жалких страстей.

Для скота и поэта – рог Велеса.

День и ночь.

Жизнь и смерть.

Светотень.

Колесом катит жизнь зверолюдая.

Ярче краски – дороже святой.

Только правда, старушка разутая,

Ходит с палкою – вЕщей клюкой.

Ей навстречу любовь сумасшедшая.

Изревелась, бедняжка, о том,

Что ее и травили, и вешали,

и тащили в постель, —

чтоб втроем!

Правда лишь усмехнулась и молвила:

«Что ты хочешь от этих людей?!

Дай им правду: два мозга – три шомпола.

Дай им ложь – станешь Богом Идей…»

*   *   *

Дорогой читатель! А дальше лишь проза.

Быть может, я тебя вдруг утомлю своими откровениями, но в жизни наступает момент, когда просто необходимо раздать долги. Иначе душа не успокоится.

Я выбрала такой способ.

«Похороните меня за» ложью…

«И каждый, кто на свете жил, любимых убивал…»

    О. Уайльд

Я не знала, любила ли нас бабушка. Да и не хочу, наверное, знать.

Бабушка уже давно была на пенсии, но продолжала работать, и не где-нибудь, а на заводе « Красный Котельщик» – огнеупорщиком. Тяжелая, вредная работа. Ее коротенькие, грузные ноги наливались вздутыми варикозными венами, и оставалось только удивляться тому, до чего же она быстро передвигается и всё успевает: работа, дом, да еще дочь-инвалид вечно в больнице, навещать с «передачкой», а теперь еще – внуки эти… Одна – от одного брака дочери. Другая – от второго… И сколько бы их еще наплодилось, не останови больница! Да, мать – строгая, гавкает, но плохому не научит. Этих безмозглых всегда учить нужно!

Иногда нашу маму выписывали из больницы: в «отпуск» – под ответственность домашних.

– Что ты делаешь, дура! О господи, мучение мне! Понарожала их на мою голову, и сама, идиотка, по больницам. Мужики тебя и угробили! Никогда мать не слушала. – И отталкивала свою непутевую дочь с такой силой, что та спотыкалась о порог и падала.

– Мамочка, не ругайся. За что, мамочка…

– Раньше надо было головой думать. А вам всё мать – враг. Первая красавица была, голос какой, женихи какие сватались, а ты пошла неизвестно за кого – и чем ты закончила! И эти выродки еще мне! На х.. они тебе были нужны! От убийцы нарожала. Тебя угробил, знал, куда бить, – и дочери своей алименты не платит. —

Это бабушка уже о младшей внучке. С таким красивым именем – Любовь. Мама назвала…

Наступали выходные. Бабушкин маршрут был традиционно одинаков – рынок. «Закупиться» на неделю, а то и месяц вперед. Любимая тачка – и пешком до ближайшего рынка. Ее искусству торговаться и покупать всё вдвое дешевле можно было позавидовать, – если бы не так стыдно!

– Уступай, хозяйка. Это рынок. Ни тебе, ни мне. Видишь, двое сирот на моей шее. Мать их больная – то ли живая, то ли нет. А я на пенсию их кормлю-одеваю. Давай, возьму 10 кг яблок, но цену пополам!

Мы с Любой стояли рядом как живые аргументы, «потупившиеся» от боли и стыда.

– Ба, ну хватит. Пошли уже. Чего ты позоришь нас и себя? Не надо нам этих яблок.

Бабушка уже переходила на болгарский, чтоб никто рядом не понял, и, маскируясь этим «на-своем-языке», вновь позволяла себе откровенный крик:

– Замолчите уже! Я лучше знаю, что надо, что нет! Яблоки – это железо. И матери вашей таскать. Разве их там кормят в больнице!

(Я уже и не вспомню эту фразу на болгарском языке. Да и вряд ли захочу вспоминать.)

По пути домой тачка трещала от мешка яблок, 3-литровых баллонов сметаны, меда, масла… и всякого «бабушкой-выторгованного».

Через месяц или два – мама умерла.

Покончила с собой.

Сначала спасли. И всё вроде обошлось. И вот уже капельница считает секунды… И врачи, прикрыв дверь палаты, выдохнули: «Спи-отдыхай…»

Но – август. Открытое настежь окно 7-го этажа. А