Стихи Роберта Бернса

На полосе ячменной

На полосе, на полосе,

на полосе ячменной

мне милой Энни не забыть

на полосе ячменной.

Под праздник, в ночь, я полем шел,

где рос ячмень отменный,

и к дому Энни подошел,

у полосы ячменной.

Минуты шли, ночная высь

светлела постепенно.

Я Энни убедил пройтись

по полосе ячменной.

Синело небо в тишине

и месяц плыл степенно,

и мы присели, как во сне,

на полосе ячменной.

Стучало сердце сердцу в лад

любовью несомненной:

мы целовались напропад

на полосе ячменной.

Я Энни сжал что было сил:

она была смиренной.

И я тот край благословил

на полосе ячменной.

Сияли звезды досветла

так ярко, так блаженно!

И Энни счастлива была

на полосе ячменной.

Нет-нет, мне дороги друзья

и шумные гулянки,

и деньгам радовался я,

и мыслям спозаранку.

Но сколько б ни стремился я

к забавам жизни бренной,

всего счастливей ночь моя

на полосе ячменной.

На полосе, на полосе,

на полосе ячменной

мне милой Энни не забыть

на полосе ячменной.

Примечание. Это стихотворение было положено на музыку и стало одной из самых популярных песен на стихи поэта. Энни – предположительно дочь фермера из Тарболтона Джона Рэнкина, с которым Бернс дружил в поздние годы своей жизни.

Ода хаггису

Как ты красив и толстомяс,

великий вождь колбасных рас!

Превыше ты паштетных масс

в кишках тугих

и стоишь всяческих прикрас

в строках моих.

Тарелки под тобой скрипят,

с горою схож твой крепкий зад,

твой вертел годен аккурат

для жерновов,

и жирным соком ты стократ

истечь готов.

Тебя, сдержав свой нетерпёж,

небрежно вскроет грубый нож,

чтоб ощутить начинки дрожь

и пряный жар,

и нас обдаст – о, как хорош! —

горячий пар!

И звякнут ложки тут и там:

кто опоздал – иди к чертям! —

и барабаном брюхо нам

раздует вмиг,

и всхлипнет «Слава небесам!»

седой старик.

Кто жрет французский антрекот,

от коего свинья сблюет,

иль фрикасе пихает в рот

отнюдь не с кашей,

не скроет отвращенья тот

от пищи нашей.

Несчастный! От гнилой жратвы

он не поднимет головы,

а ножки тощи и кривы

и слаб кулак,

не годный ни для булавы

и ни для драк.

А если хаггис парень ест,

земля дрожит под ним окрест:

рукой могучей схватит шест

или булат —

все головы с привычных мест

долой летят.

Прошу я, Господи, еды

не из отваренной воды —

шотландцы не едят бурды, —

но в наш оазис

подай – молю на все лады! —

любимый Хаггис!

Примечание. Едва ли не самое знаменитое стихотворение Бернса, регулярно читаемое шотландцами 25 января, в день рождения поэта, во время традиционных бернсовских ужинов.

Джон Ячмень

Три иноземных короля,

созвав честной народ,

великой клятвой поклялись,

что Джон Ячмень умрёт.

И в пашню бросили его,

засыпали землёй

и поклялись, что Джон Ячмень

навек обрёл покой.

Пришла веселая весна,

пролился дождь с небес,

и Джон Ячмень людей потряс,

когда опять воскрес.

Горячей летнею порой

окреп и вырос он

и копьями назло врагам

теперь вооружён.

Но, встретив свой осенний час,

он ослабел, поблёк,

главой поник – того и жди, —

повалится не в срок.

Когда ж он высох, поседел,

лишился прежних сил,

тогда и поквитаться с ним

коварный враг решил.

Был Джон подрезан поутру

отточенным серпом

и крепко связан, как злодей,

обворовавший дом.

Бросают наземь старика,

верша неправый суд,

пинают, вертят, теребят

и смертным боем бьют.

Нашли глубокую лохань,

водой залили всклень,

но как его ни окунай —

не тонет Джон Ячмень!

И вновь его, пока живой,

бьют об пол сгоряча,

потом таскают взад-вперёд,

ломая и топча.

И на костре его сожгли,

все кости расколов,

а сердце мельник в пыль растёр

меж парой жерновов.

Но пьёт святую кровь его

с тех пор весь белый свет,

и там, где пьют всего дружней,

конца веселью нет.

Лихим был парнем Джон Ячмень,

храбрейшего храбрей,

и пробуждает кровь его

кураж в сердцах людей.

Он – как лекарство от невзгод,

с ним – песня на устах,

с