Автопортрет

Ущипни меня слегка,

чтоб удачу не прошляпить…

Так и тянется рука —

жизнь нечаянно облапить.

Черным по белу скачу

и смеюсь, и рвусь, и плачу…

Мне бы – старому хрычу —

жить немножечко иначе…

Мне бы – пить английский чай

в тихом садике тенистом

и вдвоём с собой молчать,

представляяся артистом…

Мне б дышать неглубоко,

оставляя чуть на коду,

и дешёвым табаком

не загаживать природу…

Мне бы – жить с тобой в ладу,

не ворчать в ответ потомку

и всегда иметь в виду —

можно петь, но, чур, – негромко…

Доля, может быть, горька…

Хоть её бы не прошляпить…

Так и тянется рука —

жизнь нечаянно… облапить…

«В бледно-розовом тумане…»

В бледно-розовом тумане

исчезают корабли,

как несбыточность желаний —

лишь бы только разозлить

и оставить в сердце метку…

Меток много, – знаков нет:

сколько ни бросай монетку, —

честных нет, увы, монет…

Там, где был вчера, сегодня

всё, увы, совсем не так…

Но… опять в кармане, вроде,

с нетерпеньем ждет пятак.

«В загадке дня неловкие намеки…»

В загадке дня неловкие намеки…

Лечу, не замечая пустоты…

За мной спешат, не уставая, строки

без точек, многоточий, запятых…

Взрезая быт отчаянным движеньем

в попытке жить без ведомых причин,

я вижу только чьё-то отраженье,

которое не говорит, – молчит…

Но и в молчанье есть пространство чуда:

хрипит судьба в отчаянном рывке…

и было бы, конечно же, не худо —

взорваться в неожиданной строке.

В предчувствии карельского лета

Холодным, стылым летом облака

вползают в окна, втискиваясь в душу,

и кажется – слетает день с катушек,

вонзаясь в ночь подобием клинка,

взрезая плоть пространства на лету,

и время стынет в промежутке суток,

как стынет чай, заваренный так круто,

что – делит жизнь на эту и на ту…

Ворчанье в пыль вминает разговор

и мы молчим всё чаще, – нет резона…

и ходим всё по кругу, будто в зоне,

неся, увы, всенепременно вздор…

Никто не слышит – даже в пустоте

и нет прощанья так же, как и встречи…

и ждёшь чего-то, только… думать нечем…

Они бездарны, да и мы… не те…

Люби хотя бы…

А жизнь у нас – как черная дыра:

пошарь в своих карманах для порядка,

но станет всё же – горько, а не сладко,

ведь жизнь в России и не жизнь, – игра,

в которой ты, конечно, проиграл…

и не ворчи, ведь есть микстура – водка,

и будет жизнь не… длинной, а… короткой…

но ты же сам и у себя украл

возможность быть и жить…

Почти судьба…

Люби хотя бы… Может – в этом сила?..

Ведь мама эту Родину простила…

Не мама, – это Родина слаба…

Она молчит и в этом есть резон…

Её молчанье даже режет уши…

Я выйду в поле, чтоб её послушать,

а в поле слышу не ворчанье, – стон…

Другу

Как руками потрогать боль?..

Как забыть?.. Не забыть… И не надо…

Эта боль – как последний бой,

где и выжить – уже награда.

«Загустела ночь… в туманной…»

Загустела ночь… в туманной

безуспешности спастись

как-то одиноко странно

проползает вяло жизнь,

плюща времени осколки

и вминая их в песок,

заполняя втихомолку

рифмой вязь негромких строк,

отдаляя грех распутства,

приближая стон души,

растворяя в жизни чувства,

чтобы… жизни не лишить.

«Черным-черно… от снега в городу…»

Черным-черно… от снега в городу

и душу он, конечно же, не полнит…

Я только зиму в жизни и запомнил —

как неизбежную и грозную беду.

С ума сойти?.. Не хочется пока…

Иммунитет мешает и природа…

Желанье подрастает год от года…

Приберегаю тихо на… закат…

Женщинам, которые ждут

Если бы чёрными днями покорно

небо спускалось мне пледом на плечи,

если бы двор мой неведомый дворник

мёл неустанно в простуженный вечер…

Если бы ветер все желтые листья

выдул из города осенью стылой,

если бы слал ты мне тысячи писем, —

я бы тебе всё, наверно, простила…

Умру от скуки

Как незапятнанно суров я…

к себе… умеренно раним,

хотя и знаю, что – не ровня

тому, кто в памяти храним…

Я жду… отчаянно, тревожно —

ещё безумства на лету,

но… чую – даже и подкожно —

при