Сборник. Книга 1. Роман «Седой» и другие избранные произведения
Александр Васильевич Войлошников
Роман «Седой» и повесть «Отец Михаил» – продолжением романа «Пятая Печать». Он был велик, и автор поделил его.
Время действия – сентябрь 1939 г. по апрель 1940. Кодла беспризорных ребят 13–15 лет. Скитаются по стране. Выживают как умеют. Общак. Озорство. Воровство, обман. Поезда. Приключения. Встречи, расставания. Ремеслуха. Взросление. Прозрение… Попытка разобраться без школы и родителей, что такое Родина и что такое государство. Почему они одни и без отчего дома.
Война. Разные судьбы.
Написано талантливо, увлекательно и художественно. О том, что испытал и пережил автор сам. Много юмора, несмотря на трагизм происходящего.
Автор – член Союза Российских писателей, инвалид Великой Отечественной.
Писать начал после выхода на пенсию. Инженер-энергетик. Строил электростанции. Закончил УПИ (г. Свердловск).
За первую книгу, большой роман, принят в Союз Российских писателей.
А. В. Войлошников
Сборник. Книга 1. Роман «Седой» и другие избранные произведения
www.napisanoperom.ru
Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения правообладателя.
© А. В. Войлошников, 2016
© Издательство «Написано пером», 2016
Седой (Роман)
Глава 1. Майданьщик
Сентябрь 1939 г.
12 лет.
Поезда, поезда, поезда… стук колёс, стук колёс, стук колёс… в едком дыме дрянных папирос – разговорная шелуха: про зарплату, про цены, дела… Днём и ночью идут поезда. В ритме стука колёс жизнь идёт день за днём. Для меня поезда – не транспорт, не дом. Для меня поезда, как для рыбы вода – обитаемая среда. Я майданщик, – желдорожное создание, – обитать в поездах, вот моё призвание.
И в процессе эволюции зарождаются у меня новые органы чувств – железнодорожные. Например, ментов с ревизором я за два вагона чувствую. Чем? – сам не знаю… А если с заклеенными глазами и ушами посадить меня в поезд, я узнаю класс вагона и направление поезда по запаху, как муравей! Фрукты, вина, косметика – курортные югА; дыни, потная одежда – Средняя Азия; север России – кедровые орешки, лесная ягода; Дальний Восток – солёная кета, горбуша; Забайкалье – копчёный омуль и омуль «с душком»…
Для меня любые поезда – питательная среда. В них «в поте лица» обретаю я «хлеб насущный». Как? А как уж придётся! Валет, у которого я в пристяжи ходил, за тот случай говорил: «Воровать – работа творческая, а соль творчества в том, что это не сахар. Если думаешь, что тебе всё плывёт прямо в рот – открой глаза и убедись: не сидишь ли по уши в канализации? Вор – профессия повышенного риска. Как говорят спортсмены: стоя на низком старте оглянись: не разбегается ли кто-то позади с шестом?! Получил я от Валета много мудрых мыслей, и мало опыта. Но, оставшись сам на сам, в статусе сыроежки, к осени 39-го обтёрся, даже обрел кураж.
* * *
Среди ночи, стряхнув липучую дрёму, покидаю я постель в купе, наполненном сонным теплом и синим полумраком ночного освещения. Выхожу, поёживаясь, в промозгло холодный тамбур, наполненный железным грохотом ходко идущего Новосибирского скорого. Старая выдра из мягкой медной трубки вдрызг разносилась – проскальзывает. С трудом отпираю ей тугой замок вагонной двери в не рабочем тамбуре. Рывком приоткрыв просевшую дверь, зябко вздрагиваю: в тамбур врывается с холодным ветром сырой туман осенней ночи и звонкий, резкий стук колес. Лохматые призраки ночи, размазанные туманом и скоростью, мелькают во тьме кромешной. По временам ярко алые искры от паровоза прочерчивают в полёте стремительные линии в зловещем мраке и тьма тогда становится ещё плотней и таинственней.
Бр-р-р… не хочется в такую ночь покидать законную полку с постелью, в тёплом купе! Но… «ноблес оближ», говорил в таких случаях Валет, как Людовик какой-то, который, как и Валет, тоже умел по-французски ботать, дескать: «положение обязывает». Не для того покупал я билет в купейный, чтобы дрыхнуть! А работать кто будет – Пушкин? В купе выключаю ночной свет и в темноте прислушиваюсь к дыханию спящих: не разбудил ли кого-нибудь? Ощупываю форм