Бог Гонгов

Гилберт Кийт Честертон

Отец БраунМудрость отца Брауна #9

«Наступил один из тех морозных и пустых дней в начале зимы, когда золотой цвет кажется серебряным, а серебряный выцветает до оловянного. Если этот день был мрачным в сотнях унылых офисов и зияющих гостиных, то выглядел еще мрачнее на низменном побережье Эссекса, где монотонная равнина лишь изредка нарушалась фонарями, выглядевшими менее цивилизованно, чем деревья, и деревьями, еще более уродливыми, чем фонари. Полосы подтаявшего снега, скрепленные печатью мороза, тоже казались свинцовыми, а не серебряными. Свежий снег еще не выпал, и тусклая снежная лента тянулась вдоль самого берега, параллельно бледной ленте морской пены…»

Гилберт Кийт Честертон

Бог Гонгов

Наступил один из тех морозных и пустых дней в начале зимы, когда золотой цвет кажется серебряным, а серебряный выцветает до оловянного. Если этот день был мрачным в сотнях унылых офисов и зияющих гостиных, то выглядел еще мрачнее на низменном побережье Эссекса, где монотонная равнина лишь изредка нарушалась фонарями, выглядевшими менее цивилизованно, чем деревья, и деревьями, еще более уродливыми, чем фонари. Полосы подтаявшего снега, скрепленные печатью мороза, тоже казались свинцовыми, а несеребряными. Свежий снег еще не выпал, и тусклая снежная лента тянулась вдоль самого берега, параллельно бледной ленте морской пены.

Морская гладь казалась застывшей в самой красочности своего сине-фиолетового оттенка, словно кровеносный сосуд на обмороженном пальце. На многие мили вокруг не было ни одной живой души, кроме двух пешеходов, прогуливавшихся бок о бок, хотя у одного ноги были гораздо длиннее, а шаг более широкий.

Ни место, ни время не располагали к приятному отдыху, но у отца Брауна выдалось несколько выходных дней, и он, как всегда, предпочел провести их в обществе своего давнего друга Фламбо, бывшего преступника и бывшего частного сыщика. Священнику захотелось посетить свой старый приход в Кобхоуле, и теперь они шагали вдоль берега в северо-западном направлении.

Примерно через две мили пляж сменился набережной с некоторым подобием променада; теперь уродливые фонари стояли ближе друг к другу и приобрели затейливые украшения, но не стали от этого менее безобразными. Еще через полмили отец Браун с удивлением воззрился на миниатюрные лабиринты из цветочных горшков, где вместо цветов стелились какие-то блеклые, низкие растения. Место походило не столько на сад, сколько на мозаичную мостовую между петляющими тропками, где то тут, то там стояли скамьи с изогнутыми спинками. Священник ощутил атмосферу приморского городка, до которого ему не было никакого особенного дела. Когда он бросил взгляд в дальний конец променада, то увидел сооружение, не оставлявшее никаких сомнений. Большая курортная эстрада в серой дымке из-за расстояния была похожа на гигантский гриб с шестью ножками.

– Полагаю, мы приближаемся к фешенебельному курорту, – сказал отец Браун, подняв воротник пальто и плотнее обмотав шерстяной шарф вокруг шеи.

– Увы, сейчас он не может похвастаться обилием постояльцев, – ответил Фламбо. – Такие места стараются оживить зимой, но редко добиваются успеха, если не считать Брайтона и других старых курортов. Это, должно быть, Сивуд – очередной эксперимент лорда Пули. Он приглашал сицилийских певцов на Рождество, и ходят слухи, что здесь состоится громкий боксерский поединок. Но эту дурацкую эстраду нужно сбросить в море: она выглядит так же мрачно, как заброшенный железнодорожный вагон.

Они подошли к высокой эстраде, и священник принялся с любопытством осматривать ее, по-птичьи склонив голову на одну сторону. Это было традиционное и довольно безвкусное сооружение с приплюснутым куполообразным сводом и круглым, похожим на барабан помостом, кое-где позолоченное и установленное на шести выкрашенных деревянных столбах, приподнимавших его примерно на пять футов над променадом. Странный контраст между снегом и позолотой вызывал у Фламбо, как и у его друга, смутную ассоциацию, которую он никак не мог уловить, но связанную с какой-то чуждой эстетикой.

– Я понял, – наконец сказал он. – Это японская ра