Самострел

Олег Михайлович Блоцкий

Бой местного значения

Трусость и предательство на войне, из-за которых погибали лучшие бойцы, – это моральное преступление, которое не прощается. Уж сколько лет прошло после Афгана, а бывший солдат все никак не может простить предательство своего сослуживца. Ищет его в мирной жизни, находит и вершит самосуд. Спокойно, как должное, делает то, что не смог сделать тогда, в Афгане. Справедливое возмездие вернулось к предателю из прошлого, настигло, словно давно остывшая пуля или поржавевший осколок гранаты. И все встало на свои места, и вновь воцарилась гармония и справедливость… Война никогда не отпускает тех, кто на ней побывал. Она всегда возвращается, довершая то, что живые или мертвые не успели сделать. И это та суровая правда, которую хочет донести до читателей автор книги, сам прошедший ад войны.

Олег Блоцкий

Самострел

Убийца

Поздний вечер. Я неторопливо иду к его дому. Теперь я знаю точно, где он живет. Я хорошо изучил этот район. Сам город не интересует меня. А если честно – я его ненавижу. Меня трясет от злобы, когда вижу эти дома, улицы, перекрестки. Я готов уничтожить их напрочь. Будь моя воля – превратил бы этот город в пыль. А все потому, что в нем живет он.

Но у меня нет атомной бомбы, снарядов объемного взрыва и даже обычного гранатомета… Ни напалма у меня нет, ни огнемета. Знакомые «братки» предлагали пистолет. Зачем? Просто пристрелить – это слишком легкая смерть. Она для него – подарок. Нет…

Я буду убивать его почти голыми руками. На Востоке это умеют делать медленно. Я тоже так… Пусть он от страха наложит себе в штаны… Потом сдохнет. Это я решил твердо. Еще тогда.

Поэтому в моем кармане лежит тоненькая удавка. Она как из парашютной стропы. Валеркин аксельбант – единственная память о друге. Валерка сплел его к дембелю, но так и не украсил им свою парадку. Я распустил аксель и из стропы соорудил подвижную петлю. Знаю – в нужный момент не подведет.

Бесшумно ступаю по асфальту. Мягкая тьма. Полутемные витрины магазинов. Навстречу – редкие прохожие. Но я спокоен. Я уверен: на меня – ноль внимания. Когда-то наш старлей говорил: «Чтобы стать незаметным, следует выйти на самое открытое место». Много времени прошло, прежде чем мы – салаги и сопляки – усекли эту великую истину.

Я спокойно иду к его дому. Не шарахаюсь из стороны в сторону, не оглядываюсь постоянно назад. Я обычный человек. И одежда на мне самая простая: кроссовки, джинсы, рубашка. Я не бросаюсь в глаза – нормальная прическа, ничем не примечательное лицо. На нем – скучающее выражение. А что мне волноваться? Все уже сто раз считано-пересчитано. Свидание состоится сегодня. Осечки быть не должно – интуиция. Может, двадцатое чувство. Не знаю. Но оно еще ни разу меня не подводило.

Все закончится в ближайшие часы.

Три дня я проторчал на чердаке соседнего дома. Уходил только на ночь. Я следил за его квартирой. Он был там. Вместе с женой. И с ребенком… Он единственный из них ни в чем не виноват. Жену его – сучку – тоже кончать не буду. По ней моя петелька ой как тоскует. Ведь именно эта шлюха помогла ему ускользнуть от нас. Это она помешала мне рассчитаться с ним еще в Афгане. А значит, из-за нее мне пришлось столько времени носить эту тяжесть в себе. Совесть моя была неспокойна… Что может быть страшнее невыполненного долга? Пусть даже Валерка об этом и не узнает. Но я-то жив!

Жив пока и этот, но сегодня ему никто не поможет. Здесь не кабульская инфекционка, до которой мне было не добраться.

Валерка погиб из-за него. Сделай этот шакал все так, как ему приказал Ким, мой друган остался бы жив. И Булька не валялся бы в госпитале с перебитыми ногами. Эта падаль побежала потрошить вшивый дукан. Знал же, гад, что духи в том кишлаке борзые и хитрые, но все повернул по-своему. И Валерку убили.

Только Ким помешал нам замесить эту чамару еще там. Старлей отогнал нас от него и сказал, что будет суд. Но комбриг суда не допустил. Полковнику звезда Героя падала – наши группы все время забивали большие караваны. Комбриг не хотел чепе, и дело замяли.

Но группа прощать Валерку и Бульку не собиралась. У нас свой суд… Долго м