«В мире отверженных» г. Мельшина

Ангел Иванович Богданович

«Больше тридцати л?тъ прошло съ т?хъ поръ, какъ появленiе «Записокъ изъ Мертваго дома» вызвало небывалую сенсацiю въ литератур? и среди читателей. Это было своего рода откровенiе, новый мiръ, казалось, раскрылся предъ изумленной интеллигенцiей, мiръ, совс?мъ особенный, странный въ своей таинственности, полный ужаса, но не лишенный своеобразной обаятельности…»

Произведение дается в дореформенном алфавите.

А. И. Богдановичъ

«Въ мiр? отверженныхъ» г. Мельшина

Больше тридцати л?тъ прошло съ т?хъ поръ, какъ появленiе «Записокъ изъ Мертваго дома» вызвало небывалую сенсацiю въ литератур? и среди читателей. Это было своего рода откровенiе, новый мiръ, казалось, раскрылся предъ изумленной интеллигенцiей, мiръ, совс?мъ особенный, странный въ своей таинственности, полный ужаса, но не лишенный своеобразной обаятельности. Жизнь «Мертваго дома» и типы его населенiя, какъ живые выступали подъ перомъ генiальнаго писателя, ув?ков?чившаго ихъ въ русской литератур?. Авторъ съ подкупаюшей художественностью нарисовалъ картины жизни «несчастненькихъ», какъ прозвалъ народъ арестанта, и заставилъ вс?хъ почти согласиться съ собой, когда онъ въ заключенiи говоритъ: «в?дь, надо ужъ все сказать; в?дь, этотъ народъ необыкновенный былъ народъ. В?дь, это, можетъ быть, и есть самый даровитый, самый сильный изъ всего народа нашего». Правда, авторъ отм?тилъ несимпатичныя черты своихъ героевъ, съ удивительной правдивостью, обрисовалъ ихъ дикость, нев?жество, отсутствiе товарищескихъ чувствъ, но во всемъ оказывается виноватъ «Мертвый домъ» съ его мертвящими условiями. Даже, напротивъ, отрицательныя черты только усиливаютъ эффектъ общей красоты типа того русскаго преступника, какимъ онъ изображенъ въ «Мертвомъ дом?».

Бол?е сильной и художественной идеализацiи арестанта и его внутренняго быта не знаетъ русская литература. Громадный талантъ автора надолго покрылъ розовымъ флеромъ «преступную душу», заставивъ вс?хъ преклониться предъ нею, потому что и для автора, и для его читателей она, д?йствительно, выступаетъ, какъ лучшая представительница народной души. И зло, и добро въ ней проявляются въ грандiозныхъ разм?рахъ, получаютъ особую яркость, если можно такъ выразиться – жгучесть, благодаря окружающему аду, кладущему на все особый отпечатокъ мрачнаго отчаянiя, сжимающаго сердце. Кто не помнитъ, наприм?ръ, поразительной сцены въ церкви, когда вся эта преступная толпа въ неудержимомъ порыв? покаянiя падаетъ на землю, гремя ц?пями, при возглас? священника: «но яко разбойника прими мя». Или описанiе тюремнаго театра, отношенiя арестантовъ къ тюремнымъ животнымъ, описанiя, въ которыхъ трудно усмотр?ть что-либо специфически-арестантское. Такъ оно заслонено общечелов?ческимъ. Въ этомъ и состояла, быть можетъ, великая заслуга автора, заставившаго общество смотр?ть на арестанта, преступника, прежде всего какъ на челов?ка.

Но вотъ прошло сорокъ л?тъ, предъ нами снова «Мiръ отверженныхъ», и какая глубокая разница между нимъ и «Мертвымъ домомъ!» Новый авторъ, г. Мельшинъ, обладаетъ огромнымъ талантомъ, не столь глубокимъ, какъ у Достоевскаго, но яркимъ и сильнымъ. Его «Мiръ отверженныхъ» безспорно художественное произведенiе, м?стами написанное съ поразительной силой, отъ которой мы уже отвыкли въ современной художественной литератур?. Горячiй тонъ, проникающiй эти страницы, придаетъ вс?мъ характеристикамъ и описанiямъ автора отпечатокъ непреложной искренности и правдивости, подъ обаянiемъ которой вы остаетесь съ начала и до конца. Рисуемые г. Мельшинымъ сцены, типы, картины природы отнюдь не фотографически в?рныя изображенiя, а вполн? художественные образы, по яркости и см?лости мало въ чемъ уступающiе типамъ «Мертваго дома». Они живутъ, движутся, охватываютъ васъ толпою какихъ-то безобразныхъ фантомовъ, сливаясь въ удручающiй кошмаръ, и вы начинаете вполн? понимать смертную тоску, вырвавшую изъ груди автора невольный крикъ боли и отчаянiя: «О, проклятый, безчелов?чный мiръ труда и неволи!»

Авторъ вступаетъ въ него настроенный весьма идиллически. «Помню, долгое время,– говоритъ онъ, – я страшно идеализи