Во цвете лет
Шмуэль Иосеф Агнон
Повесть «Во цвете лет» – Агнонова «Лолита», или точнее анти-Лолита. Рассказ ведется от лица девушки, а не ее поклонника. Она сама выбирает себе взрослого кавалера – вопреки установкам общества. Агнон выбрал форму не дневника, но мемуара – героиня по имени Тирца вспоминает и рассказывает о том, что произошло с ней за несколько последних лет, с тех пор, как умерла ее мать. Действие происходит в конце прошлого – начале нашего века, в австро-венгерской Галиции, в еврейском городке. Тирца ведет свой рассказ не на разговорном еврейском (идиш), но на иврите, которому ее учили учителя, то есть на книжном иврите Библии и славословий. Живого иврита в те времена не было, отсюда архаичность и псевдобиблейский стиль повествования: рассказчица просто не знает другого письменного языка. Его языковым эквивалентом были бы французские дневники образованных русских барышень конца XVIII века или латинские записи европейских девушек. Язык этой повести Агнона резко отличается от языка прочих его произведений. Она написана на «женском иврите». В то время как мужчины учили Талмуд и другие религиозные произведения, написанные по-арамейски, женщины обходились Библией с ее иной лексикой. (Так, в Японии времен Мурасаки Сикибу мужчины писали по-китайски, а женщины – по-японски.).
Начало повести написано белыми стихами и в первом издании печаталось как стихи, а не сплошным текстом.
Шмуэль Йосеф Агнон
Во цвете лет
Посвящается А.[1 - Посвящается А.– Посвящение содержится в нескольких изданиях повести, и оно указывает на дань юности.] в ее семнадцатые именины
Во цвете лет[2 - Во цвете лет – Агнон использует редкое выражение, встречающееся у пророка Исаии (38:10). Синодальный перевод: «в преполовение дней».] ушла мать. Тридесять годов и год прожила. Недолги и горьки[3 - …недолги и горьки… – говорит о себе Иаков (Бытие, 47).] были дни ее жизни. Весь день сидела в дому и из дома не выходила. Подруги и соседки не приходили навестить, и отец не кликал званых. Молча пригорюнился дом наш, двери чужим не распахивал. На ложе лежала мать и рекла мало. А в речах ея раскрывались чистые крыла и влекли меня в блаженные чертоги. Сколь любила я ее глас. Часто открывала я дверь, чтобы она спросила: кто это.
Шалила я по-ребячески.[4 - …по-ребячески… – рассказчица, девочка Тирца, сиротеет в 13 лет.] Иногда сойдет она с ложа и сядет у окна. Сидит у окна, и одежды ея белы. Вовеки белы ея одежды. Приключился дядя отца в город, узрел мать и счел ее сестрой милосердия, обманули его одежды, и не понял, что больная она. Недуг ее, недуг сердечный долу примял ее жизнь. Летом слали ее лекаря на целебные воды, но не успеет она уехать, как возвращается, говоря, что от тоски нет ей покоя. И вновь сидит у окна или лежит на ложе.
Отец торг и ряд умалять стал. И в страну Немецкую, куда ездил из года в год толк весть со товарищи, ибо купец отец мой и бобами торгует, не поехал отец на этот раз. В те дни и в то время забыл пути света. И возвращаясь в вечерний час домой, сидел возле мамы. Левой рукой[5 - …левой рукой… – первая из несчетных аллюзий к «Песни Песней».] подопрет голову, а правая в ее руке. А иногда приложит она уста к руке его и поцелует.
Зимой в год смерти мамы семижды смолк дом наш. Мама с постели не вставала, лишь когда стелила Киля постель. На пороге положили ковер, дабы поглотил ковер звук шагов. Запах целебных снадобий тек по всем комнатам, и во всех комнатах тяжелая тоска. Лекари не отступались от дома. И без зова приходили. Спросят их о ее здравии, скажут – от Господа исцеление. То есть иссякла надежда, целенья недугу нет. А мама не стонала и не жаловалась и слезу не роняла. Молчком лежала мать на одре, и силы ее таяли как тень.
Шли дни, и надежда тешила нам сердца, что еще поживет мама. Зима прошла, миновала,[6 - …прошла, миновала… – то же.] и дни весны пришли на землю. Мама будто забыла хворь. Воочию зрели мы, как слабеет недуг ее. И лекаря утешали нас, мол, есть надежда. Лишь придут весенние дни, и свет солнца оживит ее кости.
На пороге стояла Пасха. Киля справила все нужды праздника. И мама заботилась, чтобы нехватки не был