Поп и работник
Сергей Каледин
Сергей Каледин
Поп и работник
Сцены приходского быта
Юрий Гаврюченков
Да будут отверсты очи твои на храм сей.
Книга.
– А кто такие?
– Брат с сестрой. Идем на богомолье.
Н.А. Некрасов.
1
Вера Ивановна Князева, староста церкви Покрова Божьей Матери, притоптала крохотным кулачком пружинящие деньги: трехлитровая байка была набита почти доверху, – соскребла со стола вместе с хлебными крошками оставшуюся мелочовку и доложила в банку аккурат под самый зев. Достала машинку для закатки, новую, ненадеванную крышку, пальцем проверила, не выпала ли резинка, и, перекрестясь, закатала деньги тремя оборотами. Пересчитать так и не успела. Да и чего попусту считать: на Успенье шестьдесят тысяч было, с той поры ну еще пара-тройка тысчонок набежала.
Вера Ивановна обеими руками прижала к груди потяжелевшую банку и, нащупывая ногой в обрезанном сапоге выбившиеся половицы – не споткнуться бы в полумраке, – шагнула в прируб: прятать черную кассу. Но далеко не ушла – задребезжало оконное стекло.
– Э!.. На катере!.. Подъем!..
Вера Ивановна застыла на месте с поднятой для следующего шага ногой, но не испугалась, а только прикинула в уме: плотные занавески в сторожке? Видно снаружи или нет?
– Толька, что ль, Маранцев?.. – проговорила она, заталкивая банку под кровать.
– Открой человеку!
– Ты мне попусту не стучи! Днем приходи, как все люди.
– Сказать надо.
– Чего говорить – вестные твои слова. Спать иди.
А про себя уже соображала: бутылку белой дать – повадится, а денег – опять не вернет. Балды если плеснуть?.. Так ведь тоже повадится. Лучше уж денег…
– Тебе сколько требуется-то?
– Сколько, сколько, на бутылку… Отработаю…
– Знаю я вашу работу. – Вера Ивановна запустила руку под тюфяк. – Работнички… Били-били, кошке чуть жопу не прибили, а крыша все равно текет… Где ты в такую рань вина-то добудешь?
– Чего ты там чухаешься? – просипел снаружи Толька Маранцев. – Даешь, что ль?
Вера Ивановна вышла в сени и сунула деньги под дверь.
– Из пенсии своей даю, понял? Ни с чем осталась.
– Не гони пургу! Отработаю!
– Елей когда добудешь, который раз обещаешь! – проворчала Вера Ивановна, ображая строгость.
Спрятав банку с деньгами, Вера Ивановна включила свет, нацепила очки, потерявшие от времени силу, достала молитвенник и, закрыв глаза, зашептала:
– «…От сна восстав, полунощную песнь приношу Тебе, Спасе, и припадая вопию Тебе: не даждь мне уснуть во греховной смерти, но ущедри меня…»
Она тужилась прочесть молитву со тщанием, но каждый раз, доходя до середины, сбивалась и начинала снова: Толька Маранцев, тюремщик беспробудный, не шел головы… В который раз отогнав от себя дурную мысль, Вера Ивановна обратилась к Господу Богу с винениями за непотребную суету разума, но поверх очков заметила ползущего по иконе таракана и хлопнула нечисть грязным полотенцем.
– Пропади ты пропадом! – соскоблив таракана с иконы, она потянула шнур – включить чайник. Шнур не поддавался.
– Ох, ох… – раздалось с сундука.
– Чего заохала? Спи лежи, – пробурчала Вера Ивановна, взглянув на кучку тряпья под иконой. – На шнур улеглась… Спи! Рано еще.
Но кучка тряпья на сундуке заворочалась, ожила, нее выпросталась Шура, глухая нищенка, за которой охотился собес, чтоб упрятать в районную богадельню; вот уж месяц как полудурка сбежала оттуда без паспорта.
– Ох, ох! Шура, не балуй, не озоруй, – причитала нищенка, заправляя седые волосы под грязную косынку. Она сбила одеяло в сторону и села на сундуке, свесив ноги, уже готовая к жни, – в зеленом засаленном пальто, перехваченном тряпичным пояском. Усаживаясь, Шура всколыхнула воздух, и крохотную сторожку наполнил тяжелый немытый запах.
– Шу-ра! – в два приема прокричала ей в тугое ухо Вера Ивановна, включая чайник в розетку, – давай тебя помою!
Шура замахала руками.
– Ничего не буду, ничего не слышу, ничего на знаю!..
– Ты на меня руками-то не молоть! – затормозила ее Вера Ивановна. – Давай, говорю, головку помоем. И ножки. Воды в печке нагрею – и будешь как новая! Дух от тебя, Шура, чижелый, не всякий человек выносит.
– Не трог меня, уйди от меня! – отбивалась Шура. – Са