Жестокий век
Джон Браннер
Джон Браннер
Жестокий век
Глядя на изможденное лицо, в котором угадывалась былая красота, на темные волосы, разметавшиеся по подушке, Сесил Клиффорд не сразу смог признать правду. Внезапно его глаза защипало и он гневно смахнул слезы. Если бы эти слезы могли воскресить ее!
Наконец он сделал медсестре знак накрыть простыней некогда прекрасное лицо. Отвернувшись, он стал собирать инструменты и поймал взгляд сестры, одновременно сочувственный и любопытный. Он понял, что должен объясниться.
– Она… она была женой моего лучшего друга, – хрипло сказал он, и сестра кивнула. Он был благодарен ей за то, что она не стала выражать ему соболезнование. Его скорбь была сугубо личным делом.
Лейла Кент стала жертвой эпидемии.
– Если вы оформите свидетельство о смерти прежде, чем я уйду домой, – добавил он после паузы, – занесите мне на подпись.
Последний раз взглянув на неподвижную фигуру под простыней, он устало направился к следующему пациенту. В этой палате лежало около шестидесяти человек, отделенных друг от друга складными шторами, и каждый из них был жертвой Чумы.
– Вам осталось посмотреть только сорок седьмого, доктор, – сказала из-за его спины сестра. Под этим номером значилась койка Бьюэла, астронавта. Он был еще слаб, но начал поправляться, несмотря на то, что диагноз был установлен только на десятый день. Чумная бактерия находилась в своей скрытой фазе, и все симптомы указывали на обыкновенную простуду, а потом…
Неужели антибиотики действительно дали эффект, уныло подумал Клиффорд. Видимо, так оно и есть, раз он выздоравливает. Впрочем, он пробовал ту же комбинацию и на Лейле Кент…
Он решительно одернул себя. Факт оставался фактом: в одних случаях Чума убивала пациента – одного из десяти, – что бы ни предпринимали врачи, а в других пациент чудесным образом излечивался в считанные дни. Безумие, просто безумие!
Но пациент на 47-й койке усмехался, наблюдая за ним, и ему пришлось выжать ответную улыбку.
– Ну что, – бодро спросил он. – Как дела?
Астронавт закрыл журнал, расстегнул пижаму и лег на спину.
– Можете выпустить меня отсюда. Я чувствую себя прекрасно и готов отправиться в космос прямо сейчас.
– Это мне решать, а не вам, – с напускной суровостью ответил Клиффорд, держа наготове бронхоскоп. Бьюэл покорно раскрыл рот.
С первого взгляда Клиффорд понял, что был прав. Ткани, которые всего лишь сутки назад были вспухшими и воспаленно-красными, приобрели здоровый розовый цвет. Стетоскоп лишь укрепил его уверенность. Дыхание, клокотавшее в легких Бьюэла, словно он умирал от пневмонии, теперь было почти бесшумным.
Повезло сукину сыну! Почему именно ему? Почему не…
Клиффорд снова усилием воли подавил внутренний протест.
Рано было делать выводы: предстояло еще несколько тестов. До сих пор все те, кто выздоравливал, по всей видимости, приобретали прочный иммунитет, но эта инфекция так изменчива, непредсказуема…
– Руку, пожалуйста, – сказал он, приготовив геометр. Бьюэл закатал рукав и позволил себя уколоть. Аппарат щелкнул, и цифры на его шкале указали на то, что все кровяные показатели находятся в норме. Бьюэл, наблюдавший за его лицом, ухмыльнулся:
– Не верите своим глазам, док?
Клиффорд отреагировал с неожиданной резкостью:
– Верно, вы идете на поправку! Но каждый десятый пациент умирает, как бы ни старались его спасти, и мы хотим выяснить, наконец, что спасло жизнь вам, а не ему!
Бьюэл мгновенно посерьезнел и кивнул.
– Да, я слышал об этом. Чертовски много людей заразилось Чумой, а? Ваша больница, должно быть, переполнена, судя по тому, что мужчин и женщин кладут в одну палату вроде этой, – он указал на перегородки. – Значит, вы собирались взять пробу моей крови и взглянуть, нет ли там антител, которым я обязан своим выздоровлением?
– Да, мы сделаем это, – ответил Клиффорд, устыдившись своей недавней вспышки и делая вид, что поглощен стерилизацией геометра. – Так что у нас есть причины не отправлять вас обратно на Марс.
Распутав провода своего электроэнцефалографа, он прижал электроды с присосками к выбритым участкам головы Бьюэла, спрятанным среди его темных волос.
– Закройт