Весы

Павел Вежинов

Павел Вежинов

Весы

Первая часть

Мрак – мрак вне времени и пространства. Так человек обычно представляет себе любое несуществование, но это – одно из самых малых его заблуждений. Потому что и мрак – существование, и где бы ты ни был, и каким бы ты ни был – живым или мертвым, время и пространство несут тебя в себе, пока существуют они сами. А есть ли что-нибудь вне них, над ними, под ними, – все равно, мрак или свет, – это человеческий разум пока не в состоянии узнать, он еще не созрел для этого. И вряд ли когда-нибудь узнает. К сожалению, наша вселенная – далеко не первая и не последняя, так что нам не дано все знать о вселенных.

И все-таки, где же я был? Всей глубиной души чувствую, что не могу начать знакомыми словами: «Когда ко мне вернулось сознание…». Прежде всего, что такое сознание? В том-то и дело, что ни одно известное определение нам здесь не поможет. Так называемые проблемы гносеологии – вовсе не проблемы существования; это проблемы человека, который пытается разобраться, как же он, в сущности, воспринимает внешний мир, как опосредует его в себе. Мне все кажется, что тут философы, пожалуй, перестарались. История свидетельствует, что обыкновенный человек, да и самые далекие его предки, почти безошибочно ориентируется в окружающем его мире. Иначе эти предки навсегда остались бы инфузориями, лягушками или в лучшем случае – обезьянами, какими и были на самом деле. Поэтому оставим пока в стороне то, что принято называть сознанием, и поищем начало попроще. Я говорю лишь о начале нашего повествования; что же касается капризной и неблагодарной материи – человеческого сознания, – посмотрим, может быть, постепенно сориентируемся и там.

Итак, когда я открыл глаза, то прежде всего увидел свет. Ничего другого, только свет, но мне и этого было достаточно. Я видел мир, не разграничивая себя от него. Больше того, мне казалось, что я сам излучаю этот свет. Я весь бы полон какой-то тихой радости, спокойной и неподвижной, как окружавшее меня сияние; какого-то глубокого, неосязаемого удовлетворения, ощущения безмерной и непоколебимой полноты бытия без начала и конца. Теперь-то я знаю, что именно в этом – весь смысл и содержание жизни, но тогда я этого не знал, мне не нужно было знать, я просто был. И ничего больше, кроме меня самого, мне не было нужно.

Сейчас мне трудно сказать, сколько это продолжалось, – мгновения или вечность. Время еще не существовало. Может быть, так же родилась и вселенная, паи а вселенная, та, в которой мы живем. Мы привыкли думать, что сначала она была мертва и что жизнь в ней возникла только потом, через миллиарды лет. Но это вовсе не обязательно. Пусть даже вселенная вначале была не совсем живая, все равно она наверняка хранила в себе некую память о жизни. И может быть, ослепленная собственной первой вспышкой, сберегла эту память в вечности.

Позже – целую вечность спустя – я стал различать в безбрежном море света отдельные составные части. Сначала я увидел потолок – белую и блестящую, пока еще бесконечную, плоскость. Белый глобус лампы на тонкой металлической трубке. Гладкую белую стену, лишенную всякой фактуры, – границу моего пока не осознанного человеческого существования. Нет, я еще не был человеком, или канарейкой, или хотя бы пауком. Разве что какой-нибудь инфузорией. А гораздо позже я понял, что стена не была ни белой, ни гладкой, но это – отдельный вопрос. И вообще не следует полагаться на это мое нынешнее описание. Я различал отдельные предметы, но еще не знал, как они называются. Мало того – я все еще не разграничивал себя от них. Они существовали со мной и во мне, в моей неподвижности, были частью меня самого. Например, я даже не подозревал, что в мире есть движение. Но все же слегка повернул голову вправо, как подсолнух поворачивает венчик к солнцу. И дрогнул. Назовем это первым легким волнением, первым движением моей души. Что угодно из случившегося позже я могу забыть, но эту минуту – никогда.

Вот что я увидел. Большое окно в белой раме, за невидимым стеклом – ветви гигантского дерева. По крайней мере, таким оно мне тогда показалось, – гигантским. Внезапно я сло