I

Вечером мать сидела и гадала на кофейной гуще. Кофе родители из экономии не покупали, так она собирала гущу из чашек коллег по работе и приносила домой. Долго хмурилась, вглядываясь в узоры гущи.

– Что-то нехорошее выходит, – хмуро сказала наконец и посмотрела на нас с братом. – Что-то плохое скоро случится.

– Тань, батя мой помер, – сообщил пришедший с работы отец.

– Ох ты ж, Господи! – всплеснула руками мать. – Как же так?

– А вот так. Вдруг, как говорится, как гром среди ясного снега, взял и помер.

– Вот, Вить, а я же как раз перед твоим приходом детям сказала, что что-то случится.

– Опять твоя интуиция?

– Нет, кофейная гуща показала.

– Да сказки это все, – отмахнулся отец, – и буржуазные суеверия пополам с предрассудками. Наука кофейную гущу отвергает, допуская если только как удобрение, и то, не для всех растений.

– На похороны ехать надо? – осторожно спросила мать.

– Это несомненно, – кивнул и подтянул сковородку с жареной картошкой. – Без этого ныне никуда, – начал мощными движениями, будто кочегар уголь в топку, закидывать ложкой картошку в рот.

– А детей куда?

– С нами поедут. Куда конь с копытом, туда и рак с клешней: дедушку проводят в последний путь и так, в целом, поедят на поминках.

– Тоже верно, – кивнула мать, – какая-никакая, а все экономия.

– Я про то же. Мамка обычно на поминки колбасу вкусную делает, – отодвинул опустошенную сковороду. – Ехать надо, вдруг обломится чего.

– Что там может обломиться? – скептически подняла брови мать.

– Дом на батю был записан.

– Неожиданно.

– Но приятно.

– Все равно, полгода ждать. И бабку куда-то девать надо.

– Мамка много места не займет, да и пенсия у нее хорошая должна быть. Лишь бы Нинка ненужный сыр-бор не начала.

Тетя Нина Севкина была старшей сестрой отца. Она с дочкой Марусей жила в городе, в общежитии карандашной фабрики, с общей чадной кухней, где было не пройти от изрезанных столов и колченогих стульев, и одним туалетом и умывальником на весь этаж. У них было две с половиной комнаты. То есть их комната и комната покойного мужа – Васи, с которым тетя Нина разошлась. Комнаты были расположены напротив друг друга, в конце коридора, поэтому они выгородили пространство между комнат и поставили дверь. Там стол обеденный и холодильник, типа импровизированной столовой. Почему-то это помещение они называли «курхуятником». А перед входной дверью, с внешней стороны коридора, стоял большой и тяжелый деревянный ящик с двумя навесными замками для хранения картошки.

– Нинка жадная, – нахмурилась мать, – с говном не расстанется. Привыкла за свою гипертонию прятаться, клуша.

– Если бы просто пряталась, а то какая-то воинствующая гипертоничка, того и гляди, до крестового похода дойдет.

– И астма у ней, – пожевала губами мать.

– И неистовая астматичка, – кивнул отец.

– Будете мало работать, – посмотрела на нас мать, – тоже станете гипертониками.

– И астматиками, – добавил отец.

– Верно.

– А вообще, мамка со скумбрией пирог умеет готовить вкусный.

– Витя, не выдумывай, на похороны со скумбрией пироги сроду не делали.

– У вас может и не делали, а у нас делали. Когда тетю Клаву хоронили, такие пироги в печке сделали, что пальчики оближешь.

– У нас была тетка? – заинтересовался брат.

– Была, только тетка мне, а вам бабушка. Ее убил Шп…

– Вить, хватит! – прервала мать. – Никто ее не убивал!

– Она была слегка слабоумной, так нормальной, но не в себе. Сроду ничем не болела, все береглась. А тут пришли, а у нее осколком стекла от банки из-под вишневого компота сонная артерия перерезана. Что скажешь?

– Все знают, что она открывала банку и случайно порезалась насмерть.

– Нет, не случайно. Это Шп…

– Витя!!! Смени тему!!!

– Хорошо. Скумбрию хорошо в стеклянной банке, с лучком и подсолнечным маслицем, – отец облизнулся, – и еще зерен горчицы посыпать – вообще объедение. Вы не подумайте, – отец погладил Димку по голове, – что у вас родители скотины бесчувственные: дед умер, а мы сидим и меню поминок обсуждаем.

– Мы не думаем, – буркнул Димка.

– Молодцы. Просто человек так устроен, что горе похорон надо заесть на поминках. Физиология такая.

– Понят