Сегодня выпал первый настоящий снег. На календаре ещё маячил ноябрь, но уже стало ясно, что осень закончилась и наступила зима.

Виктор Прокопьич знал – это была его последняя осень. Предстоящую зиму он не переживёт. Неизвестно, откуда у него появилась эта уверенность, но в последнее время он стал доверять своему подсознанию. В прошлом году такого чувства не было. Он не мог ни описать его, ни тем более объяснить. Тревоги не было, страха тоже. Просто знание. Как то, что завтра будет четверг, а вчера был дождь. Можно сомневаться насчёт завтрашнего снега, дождя или ветра. Но то, что завтра будет четверг, сомнений не было.

Сегодня ему исполнилось восемьдесят шесть лет. Утром он тщательно побрился. Эта нехитрая процедура в его положении заняла почти час. Сначала долгое умывание в горячей воде – в надежде хоть как-то смягчить жёсткую щетину. Потом подготовка станка. Тяжёлый, металлический, сделанный «на века», верой и правдой отслужил уже лет сорок. По случаю праздника старое лезвие отправилось в утиль. Из выдвижного ящика фанерной тумбочки на божий свет дед извлёк последнюю коробочку, из которой вынул новое лезвие в бумажном конвертике. Подумал, вытряхнул всё, что осталось. На мозолистую ладонь выпали два лезвия в таких же вощёных бумажках. Дед вздохнул, аккуратно сложил их вместе и засунул обратно в упаковку. Этого могло хватить на полгода. В приметы, знаки и прочую ерунду он не верил, но если бы в его душе осталась хоть капля романтики, он мог бы сейчас сказать о себе «за три лезвия до конца жизни».

Сейчас таких уже не делают. Когда он в последний раз сам ходил в магазин, молодая продавщица долго не могла понять, чего от неё хочет этот обтянутый жёлтой кожей скелет, одетый в «антикварный» костюм. Постепенно она поняла, что ему нужен бритвенный прибор, и предложила на выбор разные современные станки. Дед же пришёл в непонятное волнение, долго тряс клюкой и чуть не разбил витрину. Из невнятного потока слов она разобрала только, что кто-то продал Родину, но так и не поняла, причём здесь бритва. Два дюжих охранника его еле успокоили, вывели на свежий воздух и усадили на лавочку. Один из них присел рядом: на всякий случай, если деду взбредёт в голову вернуться в супермаркет. Парень оказался родом из глухой провинции и только обживался в столице.

– Да не переживай так, отец. Что тебя так расстроило? – участливо спросил он, но дед только помотал головой, смачно плюнул на асфальт и отвернулся.

Минут через десять он с трудом поднялся, тяжело опёрся на трость и, не оборачиваясь, побрёл домой.

Он сегодня не ждал гостей, если не считать толстую рябую девку Наталью, которая два раза в неделю приносила ему продукты. В прошлый раз он заказал ей чекушку, чем несказанно удивил. Она проработала у него чуть меньше года, но такую просьбу услышала впервые. Поначалу, правда, заученно отказывалась, но вовремя спохватилась – ведь Прокопьич явно был не из «таких».

– Чо случилось-то, дед? – по привычке кричала ему в ухо социальная работница, хотя со слухом у него всё было в порядке. – Помер, что ль, кто?

– Ты чего орёшь-то, дура? Сплюнь. День рождения у меня скоро. Так купишь?

– Куплю, не переживайте, – вдруг прониклась к нему уважением Наталья. – Вам какую, «Праздничную» или «Юбилейную»?

– А нормальную что, не делают уже? – поинтересовался дед. – «Столичную», или «Московскую» хотя бы.

– Будет тебе «Столичная», – пообещала она и убежала по своим делам.

Но сейчас брился он не для убогой Натальи, а исключительно для себя. Это был его последний день рождения, так сказать итоговый, и встретить его не при полном параде он не мог. Друзей и родственников у него не было. Были сослуживцы, друзей никогда. С родственниками сложнее. Женился он поздно, на молодой сотруднице. Она с восхищением слушала все его доклады, угощала домашними вкусностями, и Виктор Прокопьич как-то незаметно для себя оказался женат. Поначалу он проявлял строгость и сухость, но никогда не повышал голоса и тем более не поднимал на неё руку. Машенька рано потеряла родителей и воспитывалась в приюте. Ей с детства не хватало заботы, обычную рафинированную интеллигентность они приня