Пролог

Любить – значит видеть чудо, невидимое для других.

Франсуа Мориак

Сохранить обгоревший цветок – великое искусство. Это живой вы можете сорвать неаккуратно, кое-как оторвав от стебля, засыпать манкой и ждать, пока влага сама не выйдет. А тут: одно неверное движение – и вся прелесть, некогда спалённая в миг пламенем, осыпается чёрной золой. Потому «могильщики» стараются не то что не дрыгать руками – вообще не дышать (что по правде говоря довольно бессмысленно – всё равно в скафандре). И ведь найти не скукожившийся бутон – великая удача. Для этого пламя должно было его мгновенно высушить, а не поджарить…

И лейтенант Кубелка, завидев в обгорелом лесу чуть склонивший лепестки цветок, похожий на диковинную орхидею с широким пестиком, очень обрадовался. Он осторожно плазменным ножом (приспособленным резать что угодно, вплоть до дюймовых листов стали) состриг ножку растения, и чёрный бутон упал ему на ладонь. «Теперь главное – не трясти», – говорил он себе. Уж сколько он знал случаев, сколько историй бродило среди «могильщиков», когда брали так цветок, а потом или в лужу радиоактивную попадали (под ноги обычно не глядели), или вдруг заслышав шорох, резко ладонь сжимали; да оставалась лишь чёрная кучка сажи на перчатке.

Сделал лейтенант несколько шагов, отдышался, огляделся и двинул дальше. В очередной раз пожалел, что пот со лба стереть нельзя. Кондиционер в скафандре работал «на ура!», поддерживая постоянную температуру в двадцать два градуса, но уж трепетно нёс он своё сокровище. Капельки на лбу так и наворачивались, стекали, щекотали… Однако цветок важнее всего. Какой-то гонор заставлял нести лейтенанта это сокровище. Подумать только: а ведь лет сто или двести назад, до тех пор, пока не прошёлся по этой планете огненный смерч и сгорело всё от полюса до полюса, тогда ценности в этом цветке не было никакой. Их дарили женщинам (или мужчинам – про культуру ничего неизвестно), ими украшали гостиные, срывали ради забавы и гадали, или плели венки, или, может, клали на могилы умерших… Сгорела планета, вскипели озёра, реки, обнажилось бурое океанское дно, застыл в чёрной саже лес, а посреди обгорелых стволов того и сохранился цветок. Вот, по прилёту «могильщиков», вдруг стал он на этой планете великой ценностью, пожалуй, даже высочайшей. Уничтожены библиотеки, театры, музеи. А цветок остался…

* * *

«Могильщиками» маленькую службу при Космофлоте называли неправомерно. Они не хоронили погибшие в катаклизмах или умертвившие себя планеты. Они их исследовали, пытались выяснить причины, дабы впредь не повторять. Так что если и наводить медицинские аналогии, то их можно сравнить разве что с патологоанатомами. Однако название «могильщики» уж как-то прицепилось и не желало оставлять своих прочных позиций…

* * *

И шёл он, казалось бы, не так долго, и шёл, казалось бы, в правильном направлении, да только заблудился. Лес, по всем расчётам, должен кончиться, но почему-то по-прежнему тянулся ряд чёрных стволов, протыкающих острыми иглами агатовое небо. Магнитное поле у этой планеты отсутствовало, а закопченная раскаленная атмосфера поглощала любые радиоволны, и легче махать руками до человека стоящего в двухстах метрах от тебя, нежели переговариваться с ним по рации.

– Заплутал, дурак, – ругал себя Кубелка.

Но цветка он всё же не выбрасывал. Трезвый расчёт подсказывал ему: хватятся лейтенанта уже через час, а через два глайдер прочешет всю чащу и посреди вороных игл обгорелых стволов найдёт белый скафандр лейтенанта или даже одним ультразвуковым ударом снесёт этот лабиринт, превратив ёжик леса в безотрадную гладкую пустыню… Воздуха же хватит ещё часов на восемь. Так что не стоит волноваться, сударь.

Насколько он помнил карту, с высоты птичьего полёта лес похож на большую каплю, несколько земных километров он простирался по меридиану и раза в два больше по параллели. И если достичь края, можно просто обогнуть по контуру да вернуться к тропке некогда и приведшей в эти места, и у которой лейтенант оставил проблесковый маячок. А пока что хотелось бы найти этот самый контур и выйти из царства смертельных шипов, бывших некогда цветущей