Ефросинья

«Давайте будем добрыми всегда,

Не потому, что это нам зачтётся,

А потому, что есть земля и солнце,

И каждому дана своя звезда…»

Глава I

– Смотри-ка, смотри-ка, новая фельдшерица идёт! Как пава плывёт. Кто такая-то, не знаешь?

– Говорят городская. Из Новгорода приехала.

– Да уж, куда там! Прям из Москвы! Кто это к нам в глухомань из города приедет?

– Да бросьте вы лясы точить! Господи, к нам идёт. Раскудахтались тут.

К трём старушкам, сидевшим на завалинке небольшого, аккуратного домика, шла девушка – новый фельдшер, прибывшая по распределению из Новгородского медицинского училища. На вид ей было лет восемнадцать-девятнадцать.

– Здравствуйте, бабушки, – тихим голосом поздоровалась она со старушками.

– Здравствуй, милая! Здравствуй, красавица!

– Вот, прислали меня вместо Евлампия Кузьмича к вам на работу. Зовут меня Фрося.

– Знаем, милая, знаем! Как же тебя, такую молодку, да к нам на деревню направили? В городе что ли мест не было?

– Да я сама попросилась. Ведь и вас лечить кому-то надо. Село большое, а после смерти вашего фельдшера тут никого нет. В город-то не наездишься.

– Твоя правда, милая, твоя правда! А какой Кузьмич был человек сердешный! Какой человек! Все болезни знал. Подпивал, правда…

– Ты это брось, Матрёна, – одна из старушек резко осекла подругу. – Брось, говорю! Человек с таким горем жил. Единственного сына он потерял в Финляндии. А жёнка умерла ещё пять лет назад. Горевал человек. А свою работу вёл справно… Ты-то как, милая, – обратилась она к Фросе, – надолго к нам, али как?

– Надолго бабушка, – ответила та.

– А мама, папа твои где? Что же к ним не поехала?

– Нет у меня мамы и папы. Никого у меня нет.

– Ой, горе-то какое! Сиротка значит? И заступиться-то за тебя будет некому… – запричитала Матрёна.

– Тьфу ты, нечисть старая! – вновь оборвала её Степанида. – Ну что ты всё не угомонишься! Не слушай её, девонька, не слушай. Никто тут тебя забижать не будет. Не сомневайся. Но трудностей нахлебаишься от пуза. Никому мы тута не нужны. Нас даже начальство редко милует.

– Да я не боюсь трудностей. Мне главное, чтобы вы не болели. Приходите ко мне в любое время. Хорошо? Ну, я пойду.

Старушки одновременно закивали головами, провожая взглядом молодую фельдшерицу.

– Миленька какая. Ох, и хлебанёт она тута, – вновь завела Матрёна.

– Бехтеевская она, – вдруг сказала третья старушка, молчавшая всё это время. – Родитель её был председателем сельсовета. А потом его в город забрали. Большим человеком, говорят, числился. Да НКВДе забрало вместе с жёнкой. Враг народу. А народ-то этот его любил и уважал за справедливость.

– И откуда ты всё всегда знаешь?

– Да уполномоченный Ванька Силов к нам приезжал. Вот он моему Кольке всё это и рассказывал, а я подслушала. Чай не глухая пока.

– Ты бы меньше про это языком болтала, – бросила Степанида, – а то и нам и девоньке может лихо случиться.

– Свят, свят, свят! – пробормотала Матрёна и мелко троекратно перекрестилась.

С малых лет Фрося была спокойным, рассудительным ребёнком. Она практически никогда не плакала, не выпрашивала криком игрушку или нужную вещь. Она, даже будучи малышкой, понимала, что у родителей нет возможности баловать её. Отец Фроси – Афанасий Васильевич Сухой, большевик с 1915 года, активный участник становления Советской власти в центральной зоне России. Он принимал самое непосредственное участие в создании колхозов, работал председателем Бехтеевского сельсовета, а позднее в 1933-м году был переведён в район на должность председателя «Заготзерна». Работы всегда было много, и он мотался из одного конца района в другой, не бывая дома неделями.

В семь лет Фрося пошла в школу. И там она выделялась спокойным характером, умением держать данное слово и бескорыстной помощью своим товарищам в любых, даже очень неприятных ситуациях. Она, не сомневаясь ни минуты, готова была отстаивать правду, где бы то ни было, даже у директора школы. По этой причине её уважали, но особенно дружить с ней не дружили. Трудно дружить с человеком, который всегда говорит только правду.

После окончания семилетки у неё состоялся необычный, на её взгляд, ра