Красный и чёрный

Рассказ из моряцкой жизни

Чего только не бывало с нашими бедовыми морячками, особенно во время стоянок родных судов в чужих заграничных портах. Как-то на стоянке в норвежском Тромсё случилось и на нашем рыбачке-траулере неординарное происшествие: дверь капитанской каюты дробно постучали, и появившийся вахтенный матрос с красной повязкой на рукаве взволнованно объявил:

– Товарищ капитан, там того, Эпельбаума, кажись, насмерть убили!

Весть о зверски убиенном рыжем балагуре Эпельбауме разнеслась по судну мгновенно, и весь экипаж высыпал на причал. Оттуда по всей округе разносились какие-то нечленораздельные вопли.

Капитан Владлен без церемоний растолкал своих подчинённых и вышел вперёд. Перед ним стоял обычный таксомотор, рядом с которым, тяжело дыша, возвышалось довольно крупное лицо негритянской внешности, похоже, водитель. Ростом и комплекцией этот афронорвежец обладал внушительными. По крайней мере, был на голову выше и шире в плечах нашего мастера, а Владлен Дураченко, надо заметить, был мужчиной крупным. Физиономию водилы искажал безудержный гнев, мясистые губы тряслись, а богатырская грудь бурно вздымалась. Левым пудовым кулачищем этот Кассиус Клей потрясал в воздухе. В правой же длани он сжимал ручку маленького, но увесистого автомобильного углекислотного огнетушителя. Серебристый раструб его распылителя был обильно перепачкан чем-то очень напоминающим кровь. Зловещую картину усугубляли совершенно разбойничьи черты чёрного, как зимбабвийская ночь, дикого таксиста. Красавец имел блестящий и гладкий, как гигантское эбонитовое яйцо, череп, налитые кровью носорожьи глаза, плоский с широкими, раздувающимися от ярости ноздрями нос и пухлые валики шоколадно-розовых губ. Крупные, белые, как царские жемчуга, зубы навевали отчего-то неполиткорректные мысли о неизжитых еще на африканских просторах случаях спонтанного каннибализма. Увидев Владлена, вольный сын освобождённой Африки внезапно проявил недюжинную смекалку. Он ткнул в солидный капитанский живот своим толстым пальцем и, продолжая раздувать гневные ноздри, почти без вопросительной интонации, заявил:

– Ю ар кэптэйн!

Получив от растерявшегося мастера Дураченко утвердительный кивок, таксист ухватил нашего кэпа за предплечье и буквально подтащил его к распахнутой задней дверце своей машины.

– Лук, кэптэйн, лук! – приговаривал он при этом. Зри, мол!

Я поспешил следом. Картина открылась ужасная. На заднем сиденье раскинулось безжизненное тело матроса Эпельбаума. Лицо и грудь убитого были обильно залиты кровью. При этом из кабины ощутимо несло гарью, а задняя спинка переднего сиденья, коврики и кроме того, брюки и рубашка покойного были изуродованы копотью и чёрными подпалинами. Мы с капитаном с ужасом уставились на этот криминальный натюрморт. Толпа за нашими спинами, оклемавшись от первого шока, принялась шёпотом комментировать это дикое зрелище.

– Убил, носорог африканский! Огнетушителем Генку забил, сволочь гадская! – выдвинул кто-то смелую гипотезу.

– А поджигал-то зачем? К нам-то на корабль он зачем труп припёр? – резонно возразили ему.

– Да вы гляньте на него, братва! На мумбу-юмбу этого гляньте! Он же псих! Белая горячка у этого чёрного, не иначе!

– Стопудово псих! От ностальгии по Лимпопо рехнулся! – прозвучал из толпы окончательный диагноз.

– А ну, вяжи его ребята, зулуса этого! – рявкнул по-командирски решительно Владлен.

Дело шло явным и роковым образом к русско-африканской битве при Тромсё, но тут из кабины такси раздался полный душевной боли стон:

– C-у-уки! Все бабы с-у-уки!

Толпа, готовая к линчеобразному мероприятию, резко развернулась от успевшего оторопеть чернокожего таксиста и узрела жуткое. Картина эта могла послужить мрачной иллюстрацией к гоголевской повести «Страшная месть». Из задней распахнутой дверцы машины на карачках, горестно подвывая, выползал окровавленный и подгоревший труп матроса Эпельбаума. Толпа, вначале испуганно отшатнувшись от выходца с того света, через мгновение с облегчением выдохнула:

– Жив бродяга!

Гена, всё ещё пребывая в позиции четвероногого друга человека, поднял на своего отца-командира стр