Лиловая тетрадь. Первый дневник

Ольга Евгеньевна Шорина

"90-е годы искалечили жизнь многим, в том числе и мне", – резюмирует Алина Подсолнухова в своём юношеском дневнике двадцать лет спустя.Очередная книга автора о "мрачном десятилетии", где нет ни рэкетиров с утюгами и паяльниками, ни уличных перестрелок, ни киллеров со снайперскими винтовками, но есть крайняя жестокость и тотальная скотская безответственность, махровым цветом расцветшая в те годы и благоухающая по сей день.Это первый роман автора, не посвящённый нетрадиционным для России религиям.Содержит нецензурную брань.

От всей души посвящаю эту книгу Виталию Кириллову,

другу по Фейсбуку и моей заблокированной странице «В контакте».

Когда облака ниже колен,

Когда на зубах куски языка,

Когда национальность голосует за кровь…

Юрий Шевчук,

«Предчувствие гражданской войны».

Лиловая тетрадь

Запись на обложке

…Уже пробило три часа ночи, а я почему-то стояла у Молочного магазина; «умный фонарь» освещал белым «дневным светом» голую зимнюю землю, покрытую инеем. Был страшный мороз, градусов двадцать, а я находилась на улице босиком. И тут же, под кустом, я нашла толстые, белые шерстяные носки. Но разве они защитят?!

А в городе проходил какой-то всенародный праздник, вроде Дня города, торжественный и тревожный.

Незаметно для себя я очутилась на нашей площади Ленина. Там уже настала осень, вечерело, или же, наоборот, рассветало… Нет, именно спускались сумерки; медленно застилали закатный свет тяжёлые и плотные, фиолетово-синие облака. Заход солнца – занавес дня.

Оранжевые фонари не прорезали этого весёло-болезненного мрака. Я увидела у Старой почты пустые деревянные настилы для артистов из Москвы и местных творческих коллективов. Народу много, всем, кроме меня, весело, и все собирались праздновать День города в кругу друзей и семьи.

Я же что-то заблудилась под этими чернильными облаками, всё кружила от бывшего Углового книжного, ныне краеведческого музея, до Старой почты, теперь городской редакции телерадиовещания.

Пока я наматывала круги, снова пробило три часа ночи, и вернулась бесснежная «корнуолльская» зима.

Старый нарсуд, разорванный на клочки фирмочками по ремонту оргтехники, туризму, офисами сетевого маркетинга, в такое время оказался открыт настежь! Ни охраны, никого. Наверное, камеры, а то и роботы. Как там бит-квартет «Секрет» пел ещё в конце 80-х об охранниках отеля:

Стоят полковники в отставке у стеклянных дверей,

Пора бы фотоэлементам заменить этих парней…

Вот и заменили…

На втором этаже горели энергосберегающие лампы, без продавцов предлагались газеты и журналы. «Союзпечать» переехала из торгового центра КЭМП? Какой же идиот не запер на ночь дверь?!

За перегородкой начиналась наша школьная раздевалка. Столько лет прошло, и тут по-прежнему так же неприятно, тяжёлая аура…

Видно, меня закружило в бывшем нарсуде, как в лесу на одном месте. Но там-то можно всё на лешего свалить, а здесь кто виноват? Домовой? Нарсудный? Судейский?

Я снова оказалась у входа в подъезд, почему-то оглянулась и увидела за спиной Сафронова. Он был похож сейчас на комиссара Каттани, уже потерявшего дочь Паолу и жену Эльзе. Удивительно, что за двадцать лет Сафронов так помолодел! Волосы – соль с горсткой перца слегка вьются, сам маленький и худенький… Странно, я же видела его фото в Одноклассниках, где у него, такого компанейского, аж четыре друга (дочь, сын, некая Виктория и Лора Бана), и целых шесть подписчиков!

На аватаре (фотографий всего пять) Сафронов стоял в своём дворе у чёрного «Форда», словно угнанного из чёрно-белого американского фильма; машинке место в Военно-техническом музея Ногинского района, где холодных залах бывшего пионерлагеря выставлены его собратья. Сафронову очень идёт тёмный костюм. Наверное, он на свадьбе своей дочери («Форд» по базе ГИБДД принадлежит ей). От тогоСафронова ничего не осталось, только широкое, самовлюблённое лицо. У него короткая, паршивая седая бородёнка, как у брата-пятидесятника.

И тут физиономию Сафронова обезобразила ненависть. Он мгновенно извлёк откуда-то маленький изящный пистолетик и выстрелил мне прямо в горло, не