Фокусы импринтинга

Ава Сканич

Сорвавшись с Пановой свирели, истаял в пагубном сиротстве, уже обратно не вернётся, ни птичьим криком, ни капелью, – звучал, покуда сил хватило, пока гармония питала, но плохо начинать сначала, когда от сердца не поётся; вздыхает Крыс, и плачет Крот, а может, всё наоборот…

Фокусы импринтинга

Ава Сканич

© Ава Сканич, 2019

ISBN 978-5-4496-9283-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Ноя

Последняя волна последнего прибоя

взметнула наш ковчег и бросила на мель,

и с дюжиной второй сошли и мы с тобою

в обетованность, смысл найдя и цель;

почти рабы, почти что бессловесны,

и между тварей мечены тоской,

мы помним всё, и как же бесполезны

воспоминанья в бытности такой:

земля безвидна, то есть безобразна,

и прочности хотя не занимать,

омыт волною, прах смердит заразный,

вослед потопу расстилая гать;

меньшие братья, кроткие, и злые,

гордынею, как цепью, не дружны,

и недоверчивы, и счастье, что немые,

что не мечтают и не помнят сны, —

они поспешно жизнеутвердятся,

освоят новый найденный уют,

мы в сумерках в пещеру будем красться,

считая дни до стартовых минут;

и вот он день, а может, это ночью

родился тот, кто род возобновил;

я б рассказала всё, родись он дочью,

и горы показала б из могил;

но первенец достоин уваженья,

и память завязав на узелок,

я ненависть меняю на смиренье,

и забываю прожитый урок…

Извилист он, не ученный когда-то,

не пройденный по вехам от и до,

наш долгий путь из войн, тоски и страха,

проверенный не счастьем, но бедой;

сомнения, – где этой благодати

сыскать родства не помнящим, и нет

ни феникса, поющего в закате,

ни повести запечатлённых лет.

Эко-экшн

Пал туман когда на зелёный луг,

травы все росой понакрылися.

Птице холодно, зверю холодно,

человек один холод выстегал,

холод выстегал да сапожищами —

пробирается через полюшко,

топчет травушку юфтью грубою,

не сафьяновы сапоги мягки,

а из юфти злой да шершавои.

Он идёт вперёд да без роздыху,

рукавицами травы скручиват,

траву скручиват – да подтянется,

да шаги его великанские.

Не задержит поле воителя,

не страшён туман оку зоркому,

всё-то видит он, всё-то слышит он,

шапку сбил на бок, чтоб не падала.

Он прошёл по полю как зверь большой,

и гнездо тетерье он вытоптал,

а и малую мышку серую

сапожищами он хвоста лишил.

Мышка плакала, хвост баюкавши,

и тетёрка ей грустно вторила,

порешили вдовы, что молодцу

тот разбой не даром простят они.

Мышка вскочит как, да помчится вслед,

вслед за молодцем да невежливым,

и тетёрка по-да-над полюшком

наискось летит, крылья хлопают.

Мышка бросилась в ноги молодцу,

спотыкнулся он, словно буйный конь,

спотыкнулся да опрокинулся,

придавил собой траву шёлкову.

А тетёрка сбоку накинулась,

да крылом ему машет в личико,

шапку сбросила, отшвырнула вдаль,

и щеку ему расцарапала.

А и взвыл тогда добрый молодец,

да и ручками поразмахивал,

а в штаны ему мышь-негодница

сухостоя семя подсыпала.

Обуяла молодца злоба тут,

он кричит, как вепрь, и ругается,

а чесотка вмиг расстаралася —

заняла игрою все пальчики.

Рукавицы молодец с рук содрал,

и коряво пальцами чешется,

и глаза от злости все красные,

все-то красные, как он бешеный!

А навстречу рвутся соратники,

и дошли уже до несчастного.

И глядят, как тот, шелудивый пёс,

руки взяв в порты, раскорячился,

и работает аж до поту всласть,

и хрипит от жара телесного.

Поглядевши, соратники плюнули,

и слова говорили разбойные,

сапогами топтали болезного,

и сорвали с него золотой кафтан.

И остался молодец во поле,

да один как перст с пясти срезанный,

и чесался он до сукровицы,

поминая всех да по матушке.

Мышка серая да тетёрочка,

сидя в травости рядом с молодцем,

похихикали время малое,

и пошли себе по своим делам.

Мышка хвостик свой убаюкала,

убаюкала, в землю спрятала,

а тетёрочка ямку