Синдром отторжения

Василий Воронков

Настоящая фантастика (Снежный ком)

Человечество вышло в космос. Управление космическими кораблями осуществляется через нейроинтерфейс, благодаря которому операторы могут принимать сложнейшие решения за микросекунды. Один из операторов, переживает катастрофу на космическом корабле, будучи подключенным к нейроинтерфейсу. Он приходит в себя в тесном помещении, похожем то ли на медицинскую камеру, то ли на тюремную. У него нет амнезии, однако то, что он помнит, пугает его куда больше, чем потеря памяти. «Синдром отторжения» – необычный психологический триллер, в котором автор ставит непростые вопросы: что такое человеческая личность? как себя воспринимаем мы, и как нас воспринимает мир? насколько объективно понятие «я»? При этом философские проблемы органично вплетены в напряженное и динамичное действие – военное противостояние Земли и Венеры, поиски утраченной любви…

Василий Воронков

Синдром отторжения

Роман

100

У меня всегда была плохая память на лица.

Иногда я не узнавал людей, которых видел множество раз, как будто их лица – посадка глаз, очертания губ, раскрашенные по последней моде волосы – мгновенно выцветали в памяти, стоило лишь отвернуться.

Я едва успел отпраздновать двенадцатилетие, когда мать решила отвести меня к врачу, решив, что моя странноватая забывчивость требует медицинского вмешательства. Я и правда частенько путал ее вечно одинаковых, вечно небритых ухажеров и даже случайно назвал последнего чужим именем. После смерти отца приступы ее ипохондрии могли сравниться только с тоской по мужскому плечу, но кандидаты в будущие отцы долго не задерживались и исчезали из нашей жизни почти так же быстро, как из памяти. Однако «полное обследование», «поликлиника» и «медицинская страховка» оставались с нами неизменно.

Я уже не помню, к какому специалисту она меня определила.

Он был высокий и говорил так бегло, что у меня разболелась голова после нескольких минут пристрастного медицинского допроса. Врач дал мне пару тестов, показал сумбурные картинки, заставил пройти небольшой экзамен на умственное развитие, в котором я умудрился показать унизительный средний результат, и поставил диагноз, не слишком удовлетворивший мою мнительную мать: «Все в порядке».

Я и сам расстроился – быть «странным» представлялось мне чем-то очень привлекательным, поскольку могло бы уместно подчеркнуть мою незаметную другим уникальность. Звали этого врача Алексей Соколовский.

Имена я запоминал всегда хорошо.

Впрочем, обнадеживающий диагноз никак не способствовал улучшению памяти.

Когда я поступал в институт – а из-за нещадного конкурса лишь одному из сотни удавалось исполнить мечту о звездах, – то волновался, что не узнаю какого-нибудь профессора с подготовительных курсов, не поздороваюсь, не улыбнусь в ответ на привередливый взгляд, и потом мне припомнят эту рассеянную невежливость на экзамене. Не знаю, чем больше привлекал меня технологический – другими планетами или возможностью наконец уехать от матери с ее вечными болезнями, – но я так переживал из-за поступления, что не мог ни есть, ни спать, ни думать о чем-либо, кроме экзаменов. Для меня это была возможность начать настоящую взрослую жизнь – управлять кораблями, жить на орбитальных станциях, забыть о повторяющихся с монотонной регулярностью «полных обследованиях» и скучных распрях с поликлиникой из-за страховки – жизнь, в которой люди думают не только о том, чем могут болеть.

Помню, как стоял в коридоре, ожидая очереди, чтобы зарегистрироваться и получить удостоверение абитуриента.

Подготовительные курсы были позади, я прошел тесты на совместимость с нейроинтерфейсом, неплохо проявил себя на репетиции вступительных экзаменов, однако все это не слишком-то обнадеживало, и я почему-то боялся, что мне даже откажутся выдать треклятое удостоверение абитуриента. «Мест нет». «Конкурс и так слишком большой». «Попытайте счастья на следующий год». Целый год! Этого бы я точно не выдержал.

Я стоял и озирался по сторонам.

Голые белые стены напоминали о больнице. Коридор был заполнен выпускн