Про папу. Антироман

Евгений Никитин

Своими предшественниками Евгений Никитин считает Довлатова, Чапека, Аверченко. По его словам, он не претендует на великую прозу, а хочет радовать людей. «Русский Гулливер» обозначил его текст как «антироман», поскольку, на наш взгляд, общность интонации, героев, последовательная смена экспозиций, ироничских и трагических сцен, превращает книгу из сборника рассказов в нечто большее. Книга читается легко, но заставляет читателя улыбнуться и задуматься, что по нынешним временам уже немало.

Книга оформлена рисунками московского поэта и художника Александра Рытова.

Евгений Никитин

Про папу антироман

От автора

Папа – постоянный персонаж моих историй.

Я так много написал об отце, что моя жена считает, будто все мои тексты на самом деле о нём.

Это не так. Мне есть, о чём рассказать. Я пережил две эмиграции. В этой книге много сказано про моё детство в Молдавии, эмиграцию в Германию, жизнь в Москве и про моих приятелей-поэтов.

Но я назвал книгу «Про папу». Я не хочу его разочаровывать.

Бывает, звоню ему, а он сразу спрашивает:

– Написал что-нибудь новенькое?

– Написал.

Грустный вздох.

– Опять выставил меня дураком?

– Это не про тебя.

– А про кого?

– Это про мальчика Юрку. Жил да был такой мальчик Юрка, значит. И у этого мальчика есть папа…

– Ну вот.

– Что «ну вот»?

– Опять про меня.

– Это не про тебя. Ты толстый. А он худой.

– Я тоже раньше был худой, – с недоверием говорит папа.

– Но ты – москвич. А отец Юрки живёт в Кишинёве.

– Я тоже жил в Кишинёве.

– Но у тебя никогда не было обезьянки.

– А что, у героя рассказа есть обезьянка?

– Есть.

– Ну пришли почитать.

Я шлю папе рассказ, и через час опять раздаётся звонок. Оказывается, кроме обезьянки, никаких различий между двумя папами нет, и я снова выставил своего отца дураком. Так он считает.

Иногда он спрашивает мою жену:

– Вот скажи, неужели я действительно такой глупый?

– Нет, – отвечает жена. – Вы очень умный человек. Это сын у вас – идиот.

Мне кажется, она неправа. Я тоже кое-что соображаю.

Однажды я придумал историю, в которой вообще не было ничьих пап. Там фигурировали только бегемотик, древний китайский колдун Чань-фу и пузырь самогона. Но что-то меня беспокоило. На месте папы в тексте ощущался вакуум.

Долгое время все убеждали меня написать роман. Но я ненавижу романы. Эта книга – антироман. Она – не результат письма, а процесс. Я продолжаю писать ее каждый день.

Но не я поставлю в ней последнюю точку.

Часть первая

СТОЛИЦА

Во времена моего детства ближайшим мегаполисом был город Бельцы.

«Рая уехала в Бельцы», – произносили со значением. «В Бельцы! Что вы говорите!» На лицах отражалось величие происходящего. Многие прощались с Раей навсегда: автобус до Бельц шёл битый час, и люди в нём тряслись, многим становилось дурно. Из Бельц привозили часы, авторучки, блокноты, батарейки; мой дед иногда наведывался в Бельцы за свечами для Хануки и мацой на Песах. Он возвращался, как Одиссей, умудрённый опытом, неузнаваемый.

– Знаешь, кого я встретил?

– Кого?

– Раю.

– Как? Раю?

– Раю.

– И что она сказала?

– Она сказала: «Привет».

– Привет?

– Привет.

– Рая?

– Рая.

– В Бельцах?

– В Бельцах.

– Что она себе думает, эта Рая? Я не понимаю: что она себе думает?

– Я не знаю, Хануся, что она себе думает. Она всегда была мишигинер коп, эта Рая…

Мой папа однажды был свидетелем подобного диалога и запомнил его на всю жизнь как пример крайней степени бытового абсурда.

О, Бельцы, Бельцы! Конечно, был ещё Кишинёв, но он не брался в расчёт. Он существовал где-то на краю мира, мифический город, что-то вроде рериховской Шамбалы. В Кишинёве бывал Пушкин… Нет, это решительно невозможно себе представить.

– А я жил в Кишинёве, – говорил я во дворе.

– Не надо ля-ля, Никитин. Ты б ещё сказал – в Москве. Ты б ещё сказал – в Нью-Йорке! Давай, дуй отсюда, Никитин. Вали!

Когда внука местного парикмахера Фимы в школе спросили, как называется столица Молдовы, он ответ