Повесть о Верном Школяре и Восточной Красавице

Фаина Ионтелевна Гримберг

Книга стихов Фаины Гримберг (Гаврилиной) «Повесть о Верном Школяре и Восточной Красавице» представляет собой роман-эпопею, где интимная история семьи неотрывна от большой истории народов, стран, смены времен.

Текст публикуется в авторской редакции.

Фаина Гримберг

Повесть о верном школяре и восточной красавице

… Кому какое дело до истории моего детства?..

    Л .Т.

… А вы уверены, что такой человек существовал? Разве с вами не бывает так, что, поверив во что-то, вы полагаете это сущим, а на самом деле этого нигде нет? Так и ваша история…

    ХИРАОКА КИМИТАКЭ

… Я пела песни о том, как любила…

    Пьер Луис «Песни Билитис»

Пролог

ПЯТЬ ЛЕТ

«Новобранец», не помню какого французского автора.

Абрикосы, помытые тёплой стоялой водой.

Оцинкованной кружки блестящие ранки-царапины.

Шелковицей подпёрся

от жары задохнувшийся дом…

«Про чего?» – Про войну. Только старшего брата не слушаю.

Только чистых некрашеных досок светла нагота…

Почему-то я знаю, почему-то я знаю, что лучше мне

Почему-то не будет, не будет совсем никогда…

Жёсткий тюль занавески, высокой булавкой заколотый.

Чинит ходики дед. На обоях пятно-теремок.

Все события толстой, понятной всемирной истории

Умещаются в восемь спокойных, красивых томов.

Из прорехи матрасной лезет ваты зернистая кашица.

Сладость липкого пальца, сладость липкого пальца во рту.

Почему-то, не знаю, почему-то, не знаю, мне кажется, —

Вот куда захочу… Вот сейчас, … захочу и пойду…

«Про чего?» – Про войну. Только старшего брата не слушаю.

Только чистых некрашеных досок светла нагота…

Почему-то я знаю, почему-то я знаю, что лучше мне

Почему-то не будет, не будет совсем никогда.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ДЕД

Глава первая

ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ

Мерцает в зелени листвы сиянье тонких ос и мух.

Мой дед молчит,

и частица солнца в осколке стекла себя раздробила.

Восточный он король,

и полководец его

индийский петух…

Как в сказках Гауфа

или на той страничке, где принцесса Брамбилла…

Он обрубает ветви шелковицы,

и страшным блеском секиры вспыхивает его топор.

И солнце сламывается в его ноже домодельном, на лезвии гнутом.

И полководец его,

индийский петух

минует светлый двор

Блестящим в пестроте, воинственным раджпутом.

И утром, на жестком тюле низкой занавески у него над головой,

Его советник, древний жук, огромный и усталый,

В пушисто отороченной раввинской шапке темно-меховой,

Читает «Зохар» – книгу тайную Каббалы.

Придворные служители-цветы одеты в золото и атлас.

Они ждут приказаний своего короля и не обманываются его одеждой

скромной.

Внезапный острый блеск неимоверных глаз.

Темно его лицо коричневостью темной.

Он голову поднимет и распрямится,

и на несколько блистательных минут

Из-под косматых бровей повисших возникает взгляд его тяжелый.

Глаза его так страшно и упоительно блеснут.

Глаза его, как сабли, так страшны и голы.

Он беден, у него на голове сплющенная темная кепка,

и у него брюки старые – в дорожной пыли.

И он дыхание переводит, опираясь на мусорный ящик.

Но вот он опускает глаза,

и бусину перламутровую он видит, и поднимает для меня

прямо с земли.

Богатство и власть у него,

как в сказках, у всех королей настоящих.

Ведь это Азия,

окраина,

свобода – улица глухая…

Со всех концов империи ссылают неугодных сюда.

И музыкой уличной все это связать бы…

Ведь это Азия с причудливостью смеха и стыда…

И вот звучание похорон или греческой свадьбы…

А когда он слышит музыку…

И вот наше с блестящим большим гвоздем крыльцо…

И оцинкованное ведро, поблескивающее серым боком…

Я до безумия тогда люблю его лицо,

Так искалеченное в его детстве далеком…

Тогда он светел весь и светом осиян.

Тогда он посвященный и хранитель звуков и тайной их планеты…

Кричат литавры, и ладони бьют в турецкий барабан,

Открыто и отчаянно поют кларнеты…

В то утро по