Формула
Евгений Катарский
Александр Тихорецкий
История одной жизни, спрессованная в несколько часов повесть о любви и предательстве, верности и разлуке. О глупости, страхе, доброте и великодушии. Не совсем обычная и немного грустная. Исповедь перед смертью…
Формула
Евгений Катарский
Александр Тихорецкий
© Евгений Катарский, 2019
© Александр Тихорецкий, 2019
ISBN 978-5-4496-4605-7
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Формула
E=mc?
Формула.
I
Все произошло стремительно, как во сне. Жизнь, еще секунду назад яркая, полная, беспечная, вдруг опрокинулась, внезапно и безжалостно обнажив изнанку; осколки осязания разлетелись и сложились размыто-хронологической последовательностью. Справа, в ложбинке, в узенькой полоске далекого темного леса зашелся грохотом пулемет, немыслимо, хищно, бешено дотянулся, разорвался в животе пронзительной болью, и мир качнулся перед глазами, разламываясь на потемневшее небо, клочья облаков, рыжие метелки замерзшего кустарника на воздушно-голубоватом снегу. Боль тяжело толкнулась в паху, наполнила рот железистой слюной; внезапно Бельский понял, что упал, что лежит, запрокинув голову и раскинув руки, и над ним, вспарывая огромную, рыхловато-ленивую перину пространства, тонко посвистывают пули.
— Серега, ты что? Зацепило? Куда тебя? — голос Мамаева донесся приглушенно, словно издалека. — Я сейчас…
Через мгновение Бельский увидел рядом его круглое бородатое лицо, папаху, каким-то чудом державшуюся на голове. Еще вчера он подшучивал над этой папахой, над всеми атрибутами казацкой удали, будто проекциями шаржей, перекочевавшими к командиру, но сейчас все это отодвинулось в сторону, стало далеким и бесцветным. Сейчас лицо Мамаева показалось ему чужим, незнакомым, как будто они встретились впервые.
— Что? Говори, братуха, не молчи. Ранен? — руки, невероятно сильные, заботливые, приподняли и перевернули Бельского, затем так же бережно положили обратно. — Ничего, ничего, — что-то в голосе Мамаева изменилось, дрогнуло. — Все хорошо будет… Ты только не раскисай… Слышишь, что говорю? Не раскисай только… Сейчас машину пригоню, уедем отсюда, на хрен, — последние слова командир проговорил уже отползая куда-то за бугор, за сухие колосья прошлогоднего жнивья.
Бельский попытался проводить его взглядом, но понял, что сделать этого не может, — тело стало непослушным, будто ватным, боль, капля за каплей, заполняла, разливалась. Теперь она была похожа на невидимку, чутко сторожившего каждый его вздох, каждое движение; пульсировала в висках, тяжко ворочалась в животе, подступала к горлу тошнотворной волной. Внезапно Бельский почувствовал себя брошенным, забытым, отрезанным от мира; небо стало невыносимо огромным, навалилось со всех сторон, он невольно закрыл глаза.
Всему виной был минометная батарея противника, нагло и жестоко терзающая обстрелами близлежащие поселки. Все попытки артиллерии накрыть ее заканчивались неудачей — поднаторевшие в диверсионной войне «укропы» раз за разом снимались с позиций, расчетливо-дерзкой бравадой, волчьей неуязвимостью приводя ополченцев в бессильную ярость. Наступившие холода сковали распутицу, нападения участились, последнее унесло две жизни. Это переполнило чашу терпения, и меры по ликвидации «летучих голландцев» (именно так стали называть диверсантов) были переведены в разряд первоочередных и важнейших. Бельскому пришла в голову остроумная идея захватить врага врасплох, еще до начала обстрела, он принялся составлять план, что-то вроде математической модели, учитывающей все (даты нападений, координаты позиций, время и длительность, количество залпов), с точностью до часа и километра определяющей вероятность очередного инцидента. Модель, низведенная до уровня инструкции, напоминала что-то среднее между календарем и игрой в морской бой, вызывала смех и иронию. Но ничего лучшего никто предложить не смог, и план был принят к исполнению.
В результате было создано мобильное подразделение, состоящее из нескольких групп, в задачу которых входило круглосуточное дежурство и п