Температура тела

Олег Ока

Гениальный роман Оруэлла «1984» устарел? Или, наоборот, снова стал злободневным? Злоключения героя – это опыт автора. Это наша жизнь, в книжке всё правда, а правда – гораздо сложнее. Герой не дошёл до суицида только благодаря философской позиции. Но остался ли он человеком? Система ломает не только людей, но и философию…

Температура тела

Олег Ока

© Олег Ока, 2019

ISBN 978-5-4496-4474-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ТЕМПЕРАТУРА ТЕЛА

– « – Больной, какая у вас температура?

– Комнатная… " —

1

Автобус остановился, двери открылись, и он нерешительно оглянулся на затенённый салон, в полутьме никто не стоял в проходе, желающих на выход не было, и он вздохнул с облегчением – выходить ему. Зачем-то он остановился рядом с водителем и просительно наклонил голову, но водитель равнодушно смотрел на лобовое стекло, и ему были видны только скуластая челюсть, из-за щетины кажущаяся грязной, неровно подстриженный бакенбард и низко надвинутая серая кепка.

– Я надеялся, что вы объясните мне, как найти адрес… Я здесь раньше не был, а ещё рано, народу на улице мало, вряд-ли я найду кого-то, кто покажет, куда надо идти…

– Здесь улочка отходит, неширокая. Метров триста, потом налево, ещё с пол-километра, там найдёте, – водитель говорил с неохотой, только чтобы он поскорее вышел, ему не хотелось стоять, скоро город должен был проснуться, и движение на дорогах станет активней. – Там кто-то будет, вам объяснят…

– Благодарю, – он снова наклонил голову, хотел что-то ещё спросить, но понял, что расспросы сейчас не будут уместны, всё-равно помедлил, спустился к двери, прищурившись, попытался что-то разглядеть внизу, не получилось, и, ещё раз вздохнув, он вытянул ногу, пошарил, держась за поручень, шагнул в темноту и почувствовал, как ботинок ступил в дождевую грязь.

– Удачи, – вслед ему пожелал водитель, то-ли ему всё-же захотелось сказать что-то ободряющее, то-ли просто привычка у него была такая. Дверь с шипением закрылась, автобус, покачиваясь, прошёл мимо, и его задние подфарники растаяли в туманной серости надвигающегося утра.

В прячущейся в темноте стене домов он увидел проём, наверное, та самая неширокая улочка, куда ему предстояло направиться, и где свет ближайшего фонаря мерцал где-то вдали, совсем ничего не освещая, но создавая непроглядные острые тени и полутона, в которых громоздились геометрические плоскости и объёмы. Иногда там угадывались пасти подворотен и двери парадных, иногда светлые прямоугольники зашторенных окон, где горели неяркие ночники, освещая жилища уже проснувшихся и собирающихся по делам жителей. Здесь в самом деле ещё совсем не было прохожих, но несколько раз он ощутил, как мимо него кто-то проскальзывает, почти не видный, но его видели, видимо, хорошо – ни разу не прошли достаточно близко, чтобы задеть, или хотя-бы можно было разглядеть, что это за человек.

Он прошёл, как и предупреждал водитель, метров триста, и остановился. Ему надо было свернуть налево где-то здесь, он пытался что-то разглядеть. Уже выполз после дождя холодный туман, и начавшая разбегаться темнота сменилась не чёрной, но совсем непроницаемой для взгляда мглой, пронизанной волокнами, уплотнениями и клубами не то дыма, не то влаги. Пахло ржавчиной, сырой землёй, один раз он уловил аромат апельсина, или чего-то другого, напомнившего ему этот праздничный запах…

Подойдя к углу здания, он попытался рассмотреть адресную табличку, но совсем не представлял, что будет делать, увидев незнакомое название улицы. Он увидел только угол здания, уходящий вверх, из старых, рассохшихся досок, с сосульками шелушившейся серо-голубой краски, он сделал шаг вправо, потом влево, но так и не увидел никаких табличек, зато потерял ориентировку и уже не смог-бы сказать, с какой стороны пришёл сюда. Потоптавшись в нерешительности, он с неудовольствием ощутил в ботинках неприятную сырость, всё-таки наступил в лужу, а ботинки старые, потрескавшиеся. Надо срочно сушить, подумал он, в такую погоду насморк подхватить, дело решён