Две повести о любви и отчаянии

Николоз Дроздов

Пожалуй, это лотерея – твоя первая любовь. Она как две стороны монетки. Вышла решка – это самое сладострастное чувство. Вышел орел – тогда это какое-то наваждение. А если монета встанет ребром?Молодой человек просыпается в постели незнакомой девушки. Глюк или явь? Да и в чем, собственно, разница? Когда все вокруг не соответствует собственным представлениям о гармонии мира, недугом «потери идентичности» может быть повержен каждый.

Две повести о любви и отчаянии

Николоз Дроздов

Дизайнер обложки Тая Королькова

© Николоз Дроздов, 2019

© Тая Королькова, дизайн обложки, 2019

ISBN 978-5-4496-2297-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

www.pervayaliubov.com

Глава 1

Древние мифы, оказывается, не врали, утверждая, что красивейшая среди всех богинь возникла из морской пены. Теперь я был в этом уверен, собственными глазами увидев ее, выходящую на берег.

Прекрасное в своем естестве, удивительно пластичное, подобно скульптурным девам античности, доведенное природой до совершенства тело, будто вытесанное каким-то древним греком из паросского мрамора. Хотя, можно было также предположить, что соткано оно некими фамильными мастерами из особых сортов китайского шелка – такой гладкой и нежной была ее кожа. Прямые, длинные, ниспадающие ниже плеч, роскошные каштановые волосы, не голубые, а темно синие, цвета моря глаза, симметричные, чувственные губы, и идеальное лицо красавицы, точно сошедшей с полотен живописцев эпохи Возрождения. Это было нечто.

Я стоял как истукан и смотрел на нее, разинув рот, не в состоянии шелохнуться и, наверное, не сдвинулся бы с места даже под угрозой немедленного расстрела. Когда это неземное создание поравнялось со мной, наконец-то меня заметив, то оно вдруг произнесло:

– Чего уставился, mudила?!

Рот у меня раскрылся еще шире и не закрывался довольно долго.

* * *

Именно так начался первый день моей взрослой и самостоятельной жизни.

Мне было неполных семнадцать, месяц назад я окончил школу. Учеба, честно говоря, никогда не доставляла мне особого удовольствия, да я особенно и не старался, но где-то с восьмого класса вдруг возомнил, что наделен литературным даром и стал сочинять рассказы. Показал пару из них старшему брату, чем немного его озадачил. Повертев бумажки в руке, он изрек: я думал, ты даже своей фамилии правильно написать не можешь. Более лестного отзыва о своем творчестве услышать мне не довелось. Раз, на каком-то школьном торжестве, решил рискнуть и вызвался на публичный дебют. Выбрал, как мне казалось, лучшую свою новеллу. Когда закончил чтение, встретило меня гробовое молчание и полное недоумение зала. Не знаю, что удивило слушателей больше: то, что я вообще читать умел, или же то, что за хреновину им прочел. Во всяком случае, от дальнейших публичных выступлений я отказался, как и от литературных опытов в целом, тем более, что к тому времени уже бредил кинематографом, и к моменту получения аттестата зрелости на все предложения родителей сдать экзамены в какой-нибудь институт, отвечал непреклонным отказом, и просил лишь одного: устроить на работу в «Грузия-Фильм». Любую.

Что им оставалось делать – скрепя сердце они малость постарались и я, таким образом, был определен помощником к Сократу Джорджия, режиссеру весом в центнер с лишним, снимавшему свою дебютную короткометражку «Трое у моря». Группа его уже находилась на съемках в Алахадзе, диком уголке абхазского побережья с сосновым бором на берегу, и я ему, в помощниках вроде бы не нуждавшемуся, свалился как снег на голову в середине лета. Немного подумав, он определил мои полномочия: я должен был будить гримершу в шесть утра и отводить к актерам с интервалом в четверть часа. В семь начинались режимные съемки, пока солнце стояло не высоко, в середине дня они прерывались и возобновлялись уже под вечер, ближе к закату. Гостиницы как таковой, в деревне быть не могло, мы снимали комнаты в частных домах, благо, до любого из них было рукой подать, проблемой оставался подъем