Я иду к тебе

Павел Соловьев

Вечер накрыл пыльный купол Евротауна невидимым крылом. Свет звёзд пробивался сквозь серое небо, превращаясь в тусклое сияние. Прохладный искусственный ветер шевелил брошенную одежду, обрывки старых газет, втоптанные в высохшую землю, шуршал раздавленными картонными коробками. Они замерли причудливой грудой у самого края купола, спрессованные на высоком обрыве, под которым лежал мерцающий город. Ржавый джип пустыми глазницами смотрел на белёсую кирпичную кладку, раздробленную взрывом и забвением. Жухлые травинки шевелились, подобно червям, вылезшим из могилы, словно пытались утащить в мёртвую землю последние искры надежды.

Хамел Гримаски провёл узловатым пальцем по стенке купола и написал букву «Л», завершив формулу любви. Потом наклонился к девушке и сфокусировал все четыре глаза на её лице, придав телу палевый оттенок:

– Невери, я с ума сойду, пока дождусь нашей встречи на Красной Таре!

– Грими, нужно немного потерпеть. Зато потом время ничего не будет значить!

Невери тоже наклонилась, и её длинный раздвоенный язык быстро пробежал по лицу Хамела, оставляя влажные дорожки на его веках и губах. Он смутился, тело пошло карминовыми пятнами, глаза заметались по сторонам. Хамел суетливо расправил нашивку с буквой «А» на силиконовом комбинезоне девушки и нервно откашлялся.

– Милый, хватит смущаться, – заплывшие жиром глаза Невери превратились в маленькие щёлки. – Мы же с тобой знакомы с детства, а ты до сих пор…

– Я не смущаюсь, – ответил Хамел, и его обширное тело приобрело привычный землисто-серый оттенок. – Я… буду скучать, Невери.

– Глупенький, – ласково прошептала Невери. Запястье её вздутой руки вдруг завибрировало. – Ой! Мне пора на службу! – спохватилась она, выключая будильник.

– Я отвезу тебя, пожалуй.

Гримаски встал, включил электрокресло, на котором бесформенной кучей сидела Невери, поднялся на подножку и вырулил на дорогу, петлявшую между брошенных машин, коробок и гор старого тряпья. Невери благодарно улыбнулась:

– Ты мой герой!

Гримаски усмехнулся и засветился зелёным. Потом повернул гашетку, и они, набирая скорость, заскользили в полуметре от поверхности дороги. «Надеюсь, я сам не опоздаю на службу», – думал Гримаски, ловко лавируя между мусорными кучами. Он направлялся в Евротаун, переливающийся мириадами огней и дающий крышу – точнее, купол – таким же, как он, живущим теперь только одной мыслью: как можно скорее попасть на Красную Тару и остаться там навсегда.

***

К Дата-центру «16-БИС» стекались тоненькие ручейки сотрудников, спешивших на смену. Перед Гримаски маячили разноцветные коллеги по службе с такими же, как у него, нашивками «М» на всю спину. Сменщики смешно загребали мохнатыми ластами и деловито озирались по сторонам двойными парами выпуклых глаз. Особняком держалась элита дата-центра: их паукообразные тела с разнокалиберным количеством щупалец быстро двигались по лестнице ко входу с литерами «СА»: здесь пропускали только системных администраторов.

С некоторыми из них Гримаски был знаком. Вот и сейчас один жирный паук замедлил движение перед турникетом, взмахнул длинным щупальцем и отсалютовал Гримаски: в воздухе отчётливо послышался стрёкот многочисленных присосок. Хамел кивнул и поднял все четыре руки в приветственном жесте. Это был Окто, ведущий сисад ночной смены, не раз выручавший Гримаски из передряг, особенно на первом году его службы.

Даже если полумёртв —

Покупайте «Полиморф»!

За спиной заверещало, и на крыше здания яркой радугой вспыхнули неоновые буквы. Гримаски вздрогнул. Он так и не смог привыкнуть к грохочущей рекламе Полиморфа, хотя сам пользовался им с восьми лет, после первой операции по трансплантации. Первый раз таблетки подарил отец на день рожденья Гримаски: благодаря им он быстро развил способности к мимикрии. А на хамелеоновские глаза и ласты он потом заработал уже сам.

Быстро сняв с себя одежду и сунув её в индивидуальный ящик, Гримаски подхватил веник, щётки, совок и положил в уборочную машину, которая уже гудела, встав на рабочий режим. Привычно окрасившись в цвет серых стен Дата-центра и слившись с ночной сменой сотрудников,