Пещера
Лев Протасов
В небольшом городке свирепствует эпидемия. Способов лечения болезни не найдено, симптомы лишь отчасти указывают на известные заболевания.Герои романа оказываются в одинаковых условиях. Лихорадка может поглотить каждого. Люди гибнут так быстро, что места на кладбище уже не хватает…Но если бежать из города ещё можно, то вырваться из пещеры собственных мыслей невыносимо тяжело. Как поступить? Выйти из неё или пройти глубже и понять, ЧТО там? Бесы? Сумасшествие? Отчаяние? Или ты? Ты сам.
Пещера
Лев Протасов
Комплекс спасителя – это явно не индивидуальный мотив;
это распространенное по всему миру ожидание…
Карл Густав Юнг
© Лев Протасов, 2019
ISBN 978-5-4496-1865-8
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. Диана
ГЛАВА ПЕРВАЯ. Дыхание
– Дождь идет?
Голос звучал совсем тихо – шепотом вырывался из слипшегося, почти неподвижного женского рта. Его обладательница, сухая и бескровная, томилась в кровати, наглухо, до подбородка закрытая одеялом. Окна в комнате тоже были закрыты, и тоже наглухо.
Тучное одеяло стелилось ровно и лишь в некоторых местах едва горбилось складками, словно согревало не живую плоть с запечатанной в ней душой, а плоский скелет, лицо которого и голова почему-то до сих пор не утратили покровов. Лицо это было горячее, с лихорадочным румянцем, блестело от жирного слоя пота, ужасно худое и совершенно белое там, где синюшный румянец не распространился – даже губы белые. Глаза женщины утратили прежний цвет, роговица распалась, смазалась, растворилась от жара. Отрешенное, неживое выражение иногда сменялось крайним беспокойством – в эти мгновения возвращался разум. В остальное же время разум блуждал где-то поблизости: обследовал просторы города, от закоулка к закоулку, от пустыря к пустырю, минуя канавы и рваные ямы, через повсеместное запустение, бесхозность и заброшенность, считал волны на беспокойной поверхности реки, а может быть – кто знает – устремлялся в жадное небо и дальше, дабы спросить, не пора ли наконец покинуть бессильную насовсем.
Нет, не пора – отвечали.
Комната, где покоилась мученица, была зашторенная, вся напрочь закупоренная и оттого темная. Воздух как будто кончился – не продохнуть. Кроме койки, обстановку дополняли низенький прикроватный столик с двумя чашами и табурет в дальнем углу – все потрепанное.
Запах. Был ли в комнате запах? Да, и весьма сильный, так что никакой не представлялось возможности от него отвязаться – сырости, пота, болезни, дурноты и тошноты; он был настолько назойлив, что как будто примешивался к мыслям, нарушая стройное их течение.
У самой кровати расположился тощий мужчина с длинными конечностями и обостренными, неправильными чертами. Узловатые черты эти выдавали нервозность. Взгляд, пепельный, прожженный, беглый и одновременно впивающийся, дырявил лицо больной.
В помещении, словно подчиняясь негласному указу, сгустилась непроницаемая тишина, нарушаемая лишь бессмысленными вопросами, и все в комнате – завешанные окна, табурет, столик, сгорбленное одеяло – эту странную, тягостную тишину старалось соблюдать. Если какая-нибудь доска в полу вдруг нечаянно гудела, то, умолкая, тут же оттенялась, пропадала из виду, как бы пристыженная.
Нервозный мужчина редкие вопросы больной вовсе не слышал, а если и прорывалось что-либо сквозь пелену безмолвия – отвечал сухо, все больше шепотом, боясь потревожить некую сущность, ему самому неведомую. Ответы оттого выходили либо невпопад, либо чрезмерно грубо.
– Нет никакого дождя. Это тебе так слышится.
Женщина хотела улыбнуться, но странная онемелость не позволила.
– Жаль…
Она прикрыла бесцветные глаза, сделала тяжелый, надрывный вдох и – тут же, без остановки – выдох, хриплый и скользкий, как бы выскальзывающий из горла.
А мужчина в комнате вслушивался в ее дыхание и ощущал, как этот влажный свист заполняет сначала его голову, а потом и все помещение целиком, желая разрушить, поглотить, насытиться, и не в силах насытиться.
– Я хочу дышать, – сказала женщина, едва ли заботясь о том