Предисловие

В биологии есть понятия онтогенеза и филогенеза. По аналогии с ними в развитии каждой личности, в особенности личности творческой, можно различить культуру родовую и видовую (культурная традиция) и ту культуру, которую человек взрастил в себе сам, используя личный опыт, разум и врождённые свойства. «Пишите своё, о своём», – советовали такие поэты как Бунин и Рильке. Однако «приращение смысла», о котором так много говорят современные литераторы, достигается сочетанием традиции и личных находок. Традиция заложена уже в самом языке – и зачастую автор, порвавший с «литературностью», обращается к ещё более древним культурным пластам (В. Хлебников).

Ситуация эмиграции ведёт к некоторому отрыву от современности, язык эмигранта консервативнее, литературнее, парадоксальным образом менее склонен к заимствованиям из других языков. Волею судеб общее русскоязычное пространство распалось на множество очагов культуры – и каждый носитель языка в любой точке мира может считать себя хранителем такого очага.

Михаил Гиршовский уже больше 20 лет живёт и пишет вне России, в его поэзии, возможно, не отражены новейшие течения русской литературы – однако автор не является и эпигоном литературы прошлого. Его поэзия – какая-то своя, отдельная линия, «своя колея». Но и личное «древо смыслов» может тяготеть ко всеобщему, к универсуму и познанию его общих для всех законов, а может – к деталям, к «мелочам», к подробностям бытия. Поэзия М. Гиршовского – поэзия философская, поэзия больших тем и обобщений, но рождаться они могут из наблюдений, из впечатлений автора.

Время уходит, от вечности меня отрывая,

Взрывом чёрных с золотом пятен внутри головы.

На куриных ножках, на плавниках, на сваях

Памяти овраги, провалы и рвы.

В этих строках внутреннее зрение (фосфены перед глазами) соединяется с понятиями пространства, времени и вечности через память культуры (сказочный мотив избы на курьих ножках). Текст предельно сжат, провалы памяти соотнесены с провалами почвы, плавник – и непрочный строительный материал, и плавник рыбы (золотой рыбки или рыбы-кита)…

Мотив памяти как функции пространства отражён и в следующем тексте (отмечу также оригинальность описания следа самолёта – «белый луч»):

Звучит стрела

Или полет звенит

– Один и тот же звук.

В глубоком небе сна парит

Распятье крыл и рук.

Незваный чертик, самолет

Рисует белый луч,

Он тает вширь и не таит

В себе грозовых туч.

Дыханье коротко моё —

Не закруглить рассказ.

Дном синим небо сохранит

Пространство эха нас.

«Чёртик» и «чертить» соотносятся ещё в фольклоре – однако в стихотворении это «играет» (как и многое другое): ведь самолёт-чёртик не просто рисует луч – он ещё и сам похож на крест (распятье). Облачно-дымный след превращается в луч света, инфернальное создание – в носителя Благой вести.

Автор не чужд и модным веяниям, например, увлечению разноударной рифмой:

Годы кольцами летят,

Бильбоке мой бильбоке,

Мы играли в лебедят

На верёвочке.

Воплощая «дрожь мира шёпотом и вслух», поэзия Михаила Гиршовского, хоть и негромкая, очень монументальна – философская поэзия больших обобщений.

    Людмила Казарян. Филолог, куратор Тартуского международного поэтического фестиваля им. В. А.Жуковского

    Мерцание времени

«Жизнь жила со страшной силою…»

Жизнь жила со страшной силою,

Только в смерти и просвет.

И подбрюшная голимая —

Мой единственный секрет.

Раздышав тоску смертельную,

Жить добился жизнью здесь.

Благодарность неизбывную

Несу бережно как честь.

Жизнь мерцает присутствием

142857

Небо – снова седьмое

И не только по-русски.

Период этой дроби

Живёт корнем всякой речи.

Дождик.

Не дождь а дождик.

Собака распласталась в комнате.

Хочется спать.

Капля камень точит —

Камень стал короче.

Ноты в ряд —

Отряд октябрят.

Эпоха сдохла.

От слёз намокла.

Жизнь бесконечна мгновеньем одним.

Тихонько-тихо его переспим.

Глаза открой. Зачем? – Зачем-то.

Круг костров бесконечная лента.

Один, четыре, два.

Дышит, трепещет ночная листва.

Потом восемь, потом пять и семь.

И снова до тихонько совсем.

Танец считает, танец поё