Часть 1 Похищенное настроение

Вот он, Судный день при майских праздниках. А это я – наверное, не узнать? Белый, как стена в психушке, состою из ста семидесяти сантиметров уныния и синих месяцев под глазами, странность двадцатипятилетней выдержки, минус пятнадцать килограмм с костей – таков нынче я в своем самом потребительском виде, упал по самые паркетные доски, а падать еще дальше только в черную дыру или в ад.

Взбалмошная подруга невесты, припарковав машину, хватает с приборочной панели зеркальце с дурацкой матрешкой под пошлой подписью «Хочунья», чтобы поправить свою взбалмошную наружность. Я первый вываливаю свои останки из машины, и все они рассыпаются по земле. Никто не обращает внимания. Я – Мальчик-невидимка. Это мое клеймо на коже, выставленное Богом перед отправкой на планету Земля. Прежде чем выпустить маму, прячусь за багажником, качаясь от всякого шага, и втихаря делаю пару глотков Сыворотки правды из фляжки. Это отвратительный коньяк, на вкус в нем больше медицинского спирта и тоски, чем коньяка, но мне надо беречь деньги – я простой медицинский брат. Коньяк теперь мой друг, поднимает остатки украденного мамой настроения, и в моих планах на ближайшие два дня – стащить немного настоящего пойла из крутой двухуровневой квартиры Каринки Лестер. От нее не убудет, от выдающегося русско-американского гения готик-рока. А то, что мне минус в карму, как мелкому пакостнику и воришке, так мне над этим десять раз присесть.

Глядя в небо, даю горячей жидкости утопиться в моем раненом теле. В глубине этого неба можно разглядеть все, кроме самого себя. Как оно манит, так же и отвращает. Такое же безумно пугающее, как океанская даль при стремительном погружении ко дну. И даже на рассвете, когда горизонт окрасился кровоподтеками раздавленного граната, ничего не изменилось. Ничего.

– Слава, где ты? Помоги мне выйти. Я боюсь испортить платье.

– Иду, мам! – отвечаю с плохо прикрытой враждебностью. – Мне бы твои проблемы…

Нервно моргаю голубыми глазами, убрав фляжку, тру ладонями сердитое табло. Открываю дверь и помогаю маме справиться с ее пышным свадебным платьем – все равно, что белого лебедя ловлю. Это труднее, чем я представлял. Сволочное платье валится на меня, как пьяный снежный сугроб.

– Классно выглядишь. – Говорю, провожая маму к крыльцу загса вместе с маминой подругой и вместе с маминым платьем-снежным-сугробом.

– Ты действительно так считаешь? – уточняет мама. Я ничего не считаю, – думаю и молчу, иначе опять чего-нибудь скажу, превеликий гений в плане «чего-нибудь сказануть». Как правило, люди поактивнее – те, у которых язык мягче пуха и никогда не застревает в щелях, не дают мне вставить слово. Самые бесстыжие попросту предпочитают заговаривать вместо меня. Как правило, бесстыжесть эта мне на руку, но порой ужасно сверлит в оголенный нерв.

– Чего ты удивляешься, Танюш? Ты богиня! – орет мамина взбалмошная подруга Света, отодвинув меня, как швабру, которую забыли убрать в чулан. Ее снятые с коровы глаза настолько велики для любого лица, что каждый раз, когда она таращится, мне хочется вытянуть ладони, потому что их придется ловить. – Осталось дождаться жениха. Тань, где такого нашла? Дай-ка адрес, он такой горячий!

Меня захлопывает между страниц трехсоттонной энциклопедии. Появляется необходимость свернуть уши и отложить в карман, но вместо этого я продолжаю слушать все подробности из жизни женщин, охотящихся за горячими мужчинами, поскольку их мечта – получать ожоги.

Если не думать, то я почти прекрасен и моя жизнь почти прекрасна. Но если поставить нас с ним в одну комнату, угадайте, кто окажется лучше. Словно заблудившийся охотник, я опускаю свои стрелы, пока речь заходит о неповторимом Артеме Доронином. Том самом, у которого диплом с отличием, грамота за «преданность клятве врача» и благодарность в трудовой книжке. Врач года – такую премию ему присудили в этом году, несмотря на то, что он едва восстановился после операции на сердце. Зато после успешно пройденной реабилитации вернулся не в паршивую городскую больницу, а в медицинский центр «Во имя жизни», лучший в городе, лучший в стране. Где ему операц