Одесские осколки

Александр Сороковик

В этой книге собраны рассказы об Одессе и её жителях. О старике-сапожнике дяде Боре, героической кошке Муське, о любви – и самой первой и несостоявшейся. О подростках, молодых людях, старом скрипаче и его верной Музе. О приключениях, о буднях и обо всём, что происходит вокруг нас. Несмотря на то, что это рассказы об Одессе, в этой книге совсем немного юмора. В этих рассказах – всего понемногу, как и всегда в нашей жизни. Есть в книге и воспоминания об Одессе 1960-х, то что было в моём детстве.

Александр Сороковик

Одесские осколки

Старые итальянские туфли

Мать вошла в Маринкину комнату как обычно, не постучавшись и не спросясь. Дочь лежала на тахте, задрав на сложенное одеяло полные белые ноги – чтоб отдыхали. Всё её внимание занимал планшет с широким экраном. Наманикюренные пальчики сосредоточенно прыгали по экрану, довольно субтильное для её комплекции миловидное личико под тёмными кудряшками выражало умиротворение и сосредоточенность.

– Вставай давай, иди к отцу в комнату. Он благословить вас с Генкой хочет.

– Чё, опять помирает? – лениво спросила Маринка, по-прежнему не отрываясь от экрана. – У меня тут только базар толковый вырисовывается…

– Не опять, а снова! – Лариса Сергеевна повысила голос. – Тебе бы только с подружками ля-ля…

– Это не подружки, мам, – Маринка томно вздохнула, – это Игорёк!

– Ну, так скажи, что позвонишь или как у вас там… напишешь попозже, отец зовёт!

– Ладно, приду щас, погоди чуток…

* * *

Старший Курилов лежал на своей тахте в маленькой комнате и тяжело, с постанываниями, дышал. Лариса вошла, подтолкнула вперёд хмурого Генку, двенадцатилетнего оболтуса, давно уже переставшего слушаться кого-либо и понимавшего только тяжёлую мамкину руку, когда она бралась за него всерьёз.

Маринка, недовольно кривя губы, держалась подальше, возле двери, всем своим видом показывая, что пора уже начинать и побыстрее заканчивать всё это действо: её ждёт Игорёк для продолжения интересного разговора.

Александр Михайлович открыл глаза, убедился, что вся семья в сборе, и начал приподниматься на своём ложе. Повозился немного, пытаясь сесть, укоризненно посмотрел на жену. Та, зыркнув на Генку, чтоб не удрал, подошла к кровати, подтянула мужа за плечи, прислонила к стоящей вертикально подушке. Вернулась на своё место и с ничего не выражающим лицом стала ждать.

– Лариса, дети, я умираю, – голос Курилова был слаб и тих, но никто не придвинулся поближе, чтоб расслышать последние слова умирающего, все молча стояли с равнодушными лицами, – пришёл мой час, всё кончено… Дети, я должен благословить вас; подойди, Марина.

Маринка равнодушно приблизилась, привычно наклонила голову. Отец крестообразно потыкал над её волосами маленькой иконкой Богородицы, как умея, изображая благословение. Затем совершил такую же процедуру с Генкой, взяв с прикроватной тумбочки ещё меньшую иконку Спасителя. Сын пыхтел недовольно, однако молчал.

Никогда не отличавшийся особой религиозностью, Курилов когда-то прочитал то ли у Чехова, то ли у Толстого, как русские помещики и аристократы благословляли перед смертью детей иконами, и теперь ему хотелось им, благородным и значительным, подражать.

Больших деревянных икон в доме не держали, приходилось довольствоваться малюсенькими бумажными образками. Что именно говорить, благословляя домашних, Курилов не знал, поэтому просто изображал подобие креста над головами детей и важно молчал.

Александр Михайлович откинулся на подушки, пожевал губами и заученно произнёс:

– Мать слушайтесь, поддерживайте её. Ты, Геннадий, будешь теперь вместо меня, учись хорошо, поступай в институт, зарабатывай, помни, что ты мужчина. Марина, будь счастлива с Игорем, замуж выходи, свадьбу играй скоро, не жди, когда по мне траур кончится, – девушка кивала, делая вид, что внимает последней воле отца. Свадьба планировалась на июль, когда Игорёк сдаст летнюю сессию, и это мероприятие никак не зависело от желаний отца семейства, всё было давно обговорено и решено без него.

– Лариса, крепись! Тебе, я знаю, будет труд